фoтo: Свeтлaнa Xoxрякoвa
— Фрeдeрик, тoлькo тo, чтo я o вaс нe нaчитaлaсь. Нaпримeр, чтo вы снoб, филoсoф, эстeт и пoклoнник кoммунизмa.
«Снoб» нa фрaнцузскoм языкe — нe ругaтeльствo. Этo слoвo мoжнo пeрeвeсти с лaтинскoгo кaк «бeз aристoкрaтизмa». Я люблю снoбoв, a людeй, трeбующиx, любoпытныx. Oни пoсeщaют лучшиe мeстa, oбщaться с тeми, ктo бoльшe, чeм oни.
Эстeт ли я? Пoчeму бы и нeт? Этo чaсть рaбoты писaтeля. В кoнцe кoнцoв, чтo писaтeль? Тoт, ктo ищeт крaсoты. У мeня этo нaвязчивaя идeя. Кoгдa я сдeлaл фильм, oни бы кaждую сцeну идeaльнo.
Чтo кaсaeтся кoммунизмa… Я кaтoлик, и, кoгдa oн был мaльчикoм, oн изучaл кaтexизис. Мeня учили тoму, что последние будут первыми, и что нужно делить богатство. Эта мечта превратилась в кошмар, — однако я по-прежнему думаю, что это действительно неплохо, если бы богатые делились тем, что имеют с другими. Я надеюсь, что я не стал преступником перед человечеством из-за таких мыслей.
— О том, что Россия — страна нераскрытых преступлений и потерю памяти, говорится в одном из его романов.
— По-моему, хорошо сказал. Эту фразу произносит герой романа «идеаль» — алкоголик, наркоман, слегка деградировавший. Он произносит ее в тот момент, когда решает стать террористом.
— Для многих идеальный образ, писатель — это тот, кто сидит в замке люди, подобно Тургеневу, который в уединении пишет свои произведения. А вы разбиваете такое представление в полной мере.
— Это правда. Но я очень люблю Тургенева. В таком образе писателем, который вы обрисовали, есть что-то, что я чувствую сегодня. Я, вероятно, движется в сторону Тургенева: половину своего времени я провожу в загородном доме, на побережье Атлантического океана, я пишу там, глядя на море, много гуляю. Я очень люблю эти места — Страну басков.
— Биарриц?
— Да, в непосредственной близости от. Я очень долго думал, что современный писатель должен жить так, как люди вокруг него, быть человеком своего времени. Я много ездил, писал, в аэропорту, на дискотеках, в то время как лежал на заднем сиденье такси, но старше, и я прихожу к тому, что Тургенев был прав.
— Это уединение нужно?
— Может быть, одинок в городе, и для отдыха время. Одиночество писателя происходит даже в шумном обществе. Мир и покой, которые теперь меня окружают, помогают писать.
Свои книги я не считаю, что романы — вместо них были доказательства. «99 франков» — на самом деле история шпиона, и эта книга не могла быть написана, если бы я не работал десять лет в рекламном агентстве. Все зависит от книги. «Французский роман» я написал в загородном доме, покачиваясь в гамаке между двумя платанами.
— Можно ли сделать гамак? Должен ли писатель, чтобы выйти в большой мир?
— Книга «Уна&Сэлинджер» парные, для меня большую работу по восстановлению исторических фактов. Она альтруистическая из моих работ и меня много ездить.
Я пытался рассказать о жизни человека, который не знал, о эпохе, в которую жил не. Это особый вид работы. Мне надоело говорить только о себе. В любом случае, надо иметь широко открытые глаза, внимательно осмотреться, проявить любопытство.
Великих писателей, которыми я восхищаюсь, как за детьми. Они показывают мир. В Набокове я ценю то, что он смотрит на вещи, как только их обнаружил. Когда я прогуливаюсь по улице, на которой мы находимся, то возвращаю себе невинность, начать по-другому смотреть на постоянные пробки на дороге… Но эта улица — еще ничего.
Я из отеля и понимать, что это занимает час времени, чтобы проехать сто метров. Человек живет в Москве, он привыкает, воспринимает как норму. Но если вы снова становитесь ребенком, то городская жизнь кажется абсурдной. Почему люди часами сидят в коробках на колесах, а не пешком? Взгляд писателя заставляет задавать себе вопросы и смотреть на реальность таким же образом. Мы всегда должны рассматривать мир как что-то нереально.
«Москва мне кажется, что сон-больше, чем Париж»
— Как Париж и Москва-разные миры?
— Париж — мой дом. Там я родился в пятьдесят один год прожил. Я не смотрю на Париж взгляд иностранца или ребенка. Я знаю каждый квадратный сантиметр, в вашем районе.
Когда он прибыл в Москву, то, очевидно, я в восхищении. Я далеко от дома, встретить интересных людей, я чувствую, что пришел в замечательное место. В ночное время смотрю на фары, их отражение в Москве-реке, любуюсь церквями… Мне даже и не нужно водки, что быть пьяным. Я пьян так, что я в России. Я приезжаю в Москву не с пустыми руками, а с багажом российских фильмов, книг, музыки, что видел, прочитал, послушал. То есть мы приходим, как во сне. Москва — волшебное место. Первый раз после того, как на патриарших прудах, я нырнул в Булгакова, «Мастера и Маргариты», с головой. Я был в доме Горького с его необыкновенной лестницей. Москва, мне кажется, что сон-больше, чем Париж. Это место, где многое может случиться, в город для романа.
— А Петербург?
— Петербург — тоже. Я потрясен убийством людей в метро. Это невероятное событие, потому что до сих пор я воспринимаю Петербург как город абсолютного ненасилия, где солнце не заходит, нет отчаяния и правительство, красота. Возможно, будет по-идиотски, но Ленинград — город, переживший страдания, но при этом очень тихо и безопасно…
Со мной нужно быть осторожным, потому что, может быть, я вижу Россию ненастоящую. В моем фильме «современны» так много стереотипов и клише, потому что это видение, французского писателя, восхищенного Москвы и своими красивыми женщинами. Но я и не утверждаю, что это реальность.
— Москве, при этом вы снимали в Будапеште, точно так, как российские кинематографисты. Они едут в Прагу, Минск, в тот же Будапешт-в поисках Москвы. Потому, что здесь дорого, многие административные барьеры и рекламы.
— У меня тот же случай. Все это слишком дорого. Производитель подсчитал расходы и сказал, что если мы хотим сделать фильм, действие которого будет происходить в Москве и в России, и что будет стрелять в этих городах, то это стоит в два раза дороже. Так, мы поехали в Будапешт. Немного его декорировали, добавить специальные эффекты… Я бы предпочел снимать в Москве, но это невозможно из бюджетных причин.
— Сочетание режиссера и писателя в одном лице — комплекс. У нас таких людей почти нет.
— А Павел Лунгин?
— Он еще и сценарист.
— А во Франции это традиция. Все началось с Саша Гитри, Марселя Паньоля, писавшего романы и снимавшего фильмы французской «новой волны». Жан Кокто — великий писатель и режиссер замечательных фильмов. Теперь этот список пополнил Мишель Уэльбек. Считается, что если ты можешь держать ручку и написать историю, — значит, в состоянии снять фильм. Во Франции мы любим кино, но не считаю, что это просто картинка, рисунок. В основе всего — текст. Связь между литературой и кино во Франции очень сильна. Ничего подобного не существует в США, где почти не встретишь автора романа, начать снимать кино.
— Это вас приняли в кино круг? Это важно, или вам плевать не это?
— В самом деле, мне наплевать. Я попытался сделать фильм, я надеюсь, то, что я задумал. Я не считаю себя кинематографистом. Я писатель, развлекающийся тем, что я делаю фильм.
— И не хочет идти в каннской лестнице и получить «пальмовую ветвь»?
— Ха! Относительно наград амбиций нет, но есть желание, чтобы образ своего времени. «99 франков» Яна Кунена по моему сценарию, «Любовь живет три года» и «идеаль», где уже и я был режиссером, — в них есть и стиль, и эстетика сарказма. Я не претендую на лавры Эйзенштейна, но я надеюсь, что в какой-то момент признать, что у меня есть свой собственный мир. Фильм — тяжелая работа. Закинув ногу на ногу, что его не будет. Это привыкание. Во Франции несколько сатирических изображений, а вот американцы хороши в этом. Я пытаюсь реабилитировать жанр сатиры, возродить вкус к комическому фильм и немного жесткому юмору.
«Мы решили покинуть Париж и переехать на море»
— У аудитории есть потребность в сатире?
— Художник не должен думать о зрителе. Надо думать о себе, о том, что ты хочешь сказать. Я хотел проанализировать свои парадоксы, как человек и человек. Мы живем в мире, где тело женщины использует для продажи некоторых вещей. Мой новый фильм — в какой-то степени продолжение «99 франков», где подверг критике рекламный бизнес. А теперь я говорю, что мода — это фашизм. Если серьезно об этом говорить, то станет скучно. Не стоит заниматься морализаторством. Я хотел показать персонажа, который любит моду, живет в этом мире, в окружении красивых женщин, но ему это все надоело, стал отвратительным, и он протестует.
— Будет вам! Вы замахнулись на такую махину, как индустрии моды…
— Во Франции, если ты буржуа, вы не имеете право на критику. Люди будут над тобой смеяться. Но юмор позволяет преодолеть свои противоречия. Мы с вами находимся в пятизвездочном отеле, почти во дворце, и почему нам не сердиться? Мы будем правы, если сочтем это место было смешно, даже если вы сидите на большие диваны. Я рассуждаю как человек, который находится в тюрьме и критикующий его. А здесь — золотая клетка.
Я снял фильм о французской квартире. Когда мои соотечественники отправляются за границу, они постоянно утверждают об известных марках и брендах — больше, чем о Бальзаке, Золя и Флобере. Сегодня Франция, связанные с понятием «люкс». У нас сложная история, как и в России, были революционные идеалы, но сегодня их заменить чемодан «Луи виттон» и сумку «Dior».
— Скучно!
— Конечно. Плюс смешно. Но это реальность. После того, как мы перестали жить для политики, пустоту заполнили крупные бренды.
— Но вы можете послать все к чертям и жить, как нравится?
— В 20 лет я таким не был. А теперь я ушел из журнала, который бежал, с Canal+ (французский телеканал — «МК»), где он работал. Все время только собираюсь во всем мире. Теперь я буду зарабатывать в пять раз меньше, но я буду в пять раз счастливее.
— Красавица жена не выгонит из дома?
— Да, это опасно! Я думаю, что должно быть минимум комфорта, но счастье не в деньгах. Только один пример. У меня недавно родилась дочь Уна. Мы назвали его, как героиня моей книги. Я жил в большом доме, но в Париже невероятно загрязнение воздуха. Моя дочь постоянно кашляла, у нее болело горло. Поэтому мы решили покинуть свой любимый дом и переехать должен, жить в гораздо более скромных условиях. Я думаю, что наша дочь будет от этого только счастливее. Вот доказательство того, что счастье не в деньгах.