Миронов и Башмет выразил письма Ван Гога

фoтo: Сeргeй Пeтрoв

Eвгeний Мирoнoв в xoдe уникaльнoe зрeлищe-кoнцeрт.

Кaк Вaн Гoг? Кaк oн гoвoрил, xoдил, смeялся? Рыжий, нeбритый, узкoлицый, с тoрoпливoй пoxoдкoй, пo свидeтeльству eгo другa Гoгeнa. Стрaдaл душeвным рaсстрoйствoм, кoтoрoe бeспoкoит eгo и дoвoдилo дo исступлeния. С умным строгим видом, в котором не скрывают беспокойства, странного свойства, кому точно слово не подобрать. Жил в позапрошлом веке, но и сегодня, в XXI веке, мы представляем вам этого гениального человека, непритязательного и несносного, по мнению современников, благодаря сохранившимся его письмам с младшим братом. Скромный приказчик в фирме «Гупиль и Ко», Тео (Теодор) на свою зарплату десять лет назад, в самом деле, означать, безработных, одержимый страстью к искусству брата. А это значит, что его мир в значительной степени обязан рождения известных картин.

— Дорогой Тео, спасибо вам, драгоценные 60 франков. На них я купил краски…

Евгений Миронов, стоя на сцене перед пустой рамкой и рама эта фокусируется внимание зрителя. И на экране появляется фрагмент изображения — неказистый стул цвета соломы, а затем интерьер комнаты художника. И сразу через нарисованное жирными мазками, хаотично через кожу и другие цвета, а через них — новые. Цвет, пятно — его, Ван Гога, бренд, узнаваемый с первого взгляда — и теперь уже по высокой цене.

Режиссер Марина Брусникина, чьи постановки всегда отличаются хорошим вкусом и гармонии, способность чувствовать слово построила спектакль-концерт, казалось бы, просто: письмо (иногда только два) — картина на экран — музыка. А музыка звучит, когда чтец замолкает, а на дисплее появляется портрет (и это только портрет) Ван Гога.

— Мы старались, чтобы изображение на экране создает эффект живой живописи», — скажет мне после спектакля Марина Брусникина. — Это определенные технологии, можно добиться такого эффекта.

Ни один из компонентов не мешает другому: и музыка не иллюстрирует письмо, текст письма не описывает изображение на экране — все, как он сам по себе, а в неизменной коммуникации, точно передает состояние человека, который и помыслить не мог о своей посмертной славе. Что ему, по крайней мере, на кусок хлеба и глоток коньяку, чтобы заработать, он бы цветов купить, и невероятно синие мазке получить…

— Пусть вам на жизненном пути встретится больше таких, что остается в памяти и что делает нас богаче, даже и тогда, когда нам кажется, что мы владеем чем-то.

фото: Сергей Петров

Замечу, что в Европе много выступлений, построен именно на общении братьев Ван Гогов. В Москве был только один спектакль, посвященный художнику, — интересно, что последний в биографии руководимого Сергеем Яшиным Театра Гоголя, осенью 2011 года, который стал «Гоголь-центр». Постановка интересная, с художником Мезенцевым в роли Ван Гога. Евгений Миронов художник не играет, даже в начале кажется, что он намеренно держит дистанцию от душевного состояния своего героя.

Его Ван Гог в интонациях достаточно рационален, он говорит о живописи, о профессии, о Боге, о мироздании», сделал наскоро и кое-как». В самом содержании письма нет и намека на духовное непрочность, наоборот — мудрость философов, гармония на бумаге, что не было в его душе. Его душа отдана музыке: соната для струнных Шнитке, Григ, Бетховен, Малер, Бодров, Брамс… на Скрипке не стонет — звук их протяжно плывет, уплывая в бездну. А портрет, рыжие с щеками в неопрятной щетине колеблется, как занавес под легким ветром…

Чем интересно Миронов — он не превышает пределы эмоционального состояния, но тонкие и незаметные способ повышает степень внутреннего напряжения Ван Гога, который решил добровольно покинуть этот мир.

— В сущности, говорить за нас должны наши полотна. Да, мой дорогой брат, всегда я повторил тебе и теперь повторяю еще раз, со всей серьезностью, которая способна упорная сосредоточенная работа мысли, — повторяю еще раз, что никогда не буду тебя обычный торговец картинами Коро. Через меня ты принимал участие в создании некоторых полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы их создали, и они существуют, а это самое главное, то, что я хотел сказать относительно кризиса в тот момент, когда очень напряженные отношения между участниками картины умерших художников и торговцев картинами живых художников. Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка. Это так.

Это письмо было найдено в кармане художников на день смерти — 29. июля 1890. года.