На каждый Паганини есть русский Кузьма

фoтo: facebook

Прoизoшлo сaмoe глaвнoe. Eщe 15 лeт нaзaд, мoлoдыe сoврeмeнныe кoмпoзитoры жaлись у стeнoчки, кaк бeдныe рoдствeнники. Дo сиx пoр пoмню фрaзу Рoдиoнa Щeдринa нa oднoм мaстeр-клaссe в кoнсeрвaтoрии: «Лaднo — дeвушки в брaкe eсть, a вы, мoлoдыe люди, кaк идти дaльшe?». Тoгдa выпускники кoмпoзитoрскиx oтдeлeний мнe чeрeз oднoгo жaлoвaлись, чтo дoлжны в кaрaoкe-клубe зaрaбaтывaть и «бoльшoй» в стoл писaть. Нo этo врeмя прoшлo. И чтo мы видим? И мы видим, чтo кoмпoзитoры — нaши мoлoдыe сoврeмeнники! — нaчинaют зaнимaть ключeвыe пoзиции в культурнoй жизни стрaны. Выxoдят нa пeрвoe мeстo. Фoкус рeзкo измeнилaсь. Нe вaжнo, гдe, ктo и чтo стoит зa ними. Вaжнo, чтo кoмпoзитoры «, гoвoрят в гoлoс», oни стaли xaризмaтикaми. Иx изучaют, нa ниx внимaния.

Сaми пoсмoтритe: Aнтoн Лубчeнкo являeтся xудрукoм oркeстрa Сoчинскoй филармонии и руководитель музыкальных программ Александринского театра; Дмитрий Курляндский — музыкальный руководитель в Электротеатре «Станиславский»; так и наш герой, Кузьма Бодров — невероятно утверждает автор, ученик Александра Чайковского, участвует во многих значимых проектов; а исполнение его премьерных «Пять размышлений…» на фестивале Юрия Башмета в Италии вообще произвел сенсацию. Интересно, что после концерта маэстро Башмет предложил Бодрову написать «вкусный бис»: «Это право за ночь сидит и запишите». Написано ли на бис по просьбе Юрия Абрамовича или нет — мы пока не знаем, но в любом случае, Бодров и его музыка стали серьезным явлением в международной музыкальной жизни.

Вот и решили немного поговорить — это путь современных композиторов.

— Кузьма, я услышал от Юрия Абрамовича, что по его совету в конце альтового концерта претерпела изменения…

— Да, мы его действительно переделывали. По его мудрый совет, который я пересмотрел формат, там не хватало так называемого оазиса красоты — место, где можно отдохнуть от диссонансов, от напряжения. Потому что пошли они все в то время как мощные частоты. Так вот, мы взяли мою музыку из шоу «Не покидай свою планету» с Константином Хабенским, число «Страна слез». И невероятно, но… все встало на свои места. До этого не было понятно, к чему все идет, но теперь появилась цель.

— Для меня, как для наблюдателя, это самое ценное: есть, живут композитор, есть живой исполнитель, и эти люди общаются между собой, создание новой работы. И это — то, что важно — не пишется в стол. Тот же Антон Лубченко категорически сказал — в стол я не пишу, и писать не буду. Вы должны были писать в стол»?

— До сих пор, слава богу, этого не произошло. В конце концов, во время обучения в консерватории, я дружил с замечательными солистами. Очевидно, от того, что я скрипач в прошлом, мне проще найти общий язык с музыкантами. Это не было никогда дефицита исполнения. Да, это происходит, является то, что вещь отмечается реже, но в данном случае это не то, что «удача или неудача», это проблема самого произведения. Я уверен, если музыка удалась имеет форму или еще как-то, она не будет найти выход для общественности. Это же само собой получается. Да, есть редкие случаи, когда композитор на века «ждет» открытия своего дела. Но это исключение. А, в принципе, если работа удалась, то он обязательно будет живая жизнь.

Скажем, мой альтовый концерт Юрий Абрамович исполнял за год в три раза. В Казани, в Москве и в Сочи. Это же большое счастье для меня. Конечно, я благодарен судьбе, что она дает такие шансы.

— Для Башмета писали многие композиторы. Два концерта у него и осталась не носим по разным причинам. Но вы с ним сразу договорились…

— Возникло какое-то внутреннее понимание. Конечно, большую роль сыграл мой профессор Александр Чайковский, он-то и познакомил меня с маэстро. И запись альтового концерта был, вероятно, некоторые авансом доверия со стороны Башмета. Как это называется… он сделал гарант. Но… потом мы уже выстроились и имущественные отношения.

— Я знаю Александра Владимировича Чайковского, он большой человек. Вот у него лицо не на вас завидков, что, по-видимому, и вы теперь исполнительной и жесткий. К сожалению, часто происходит в работе, что люди тянут одеяло только на себя…

Зависть? Нет. У Чайковского нет этого комплекса. Он является свободным. Если вы видите, талантливого артиста, талантливого композитора, то делает все, чтобы помочь ему, дает стимул. Еще раз повторю — он был свободным и широким, и я никогда не чувствовал что-то вроде того, о чем вы говорите. Наоборот: «иди вперед, вперед, вперед! И помогает.

— Не устану повторять, что сейчас произошел некоторый сдвиг: молодые композиторы, наконец, ясно указывает на себя — они желаемы, от них ожидает подвигов. Как этот процесс вы себя чувствуете?

— Надо понимать, что это новый язык, который открывает новую музыку, может быть не сразу ясно. И мне приятно вспомнить о словах Геннадия Рождественского, который так всю музыку в своей жизни переиграл. Так вот он говорил примерно в том смысле, что современные композиторы делятся для него на два порядка, — не то что бы плохо или хорошо, а те, кто открывает новые двери, склонен экспериментировать, что-то рисковому. И есть композиторы второго плана, которые пишут для того, традиционно, продолжает бессмертную линию музыки; таким он причислял также очень смело писать — Шнитке, Губайдулину, Щедрина… Так что здесь вопрос — ЧТО мы разумеем под авангард.

— Те, кто рвет традиции, и те, кто его не рвет…

— Мне кажется, что любая музыка, написанная надежно и умело, что и авангард, классику одновременно. Это будет вызывать ощущение Музыки.

— Это неожиданно точная формулировка — «дать ощущение музыки». Мы когда-то приятельствовали с Георгием Дороховым. Уже вечно молодой композитор. Он ушел очень рано. Да, авангард, шлифовальных струн. А вот это самое «чувство»…

— Лично был знаком. Хотя мы и разные поколения. Когда он ушел, я уже преподавал в консерватории. Это, пожалуй, редкий пример, когда человек не «выделывался», а так действительно чувствовал. Такая кровь текла у него в жилах. Говорил ему на экзаменах: «Дорогой друг, у нас здесь звуки писать». Но в нем был какой-то диссонанс. Он искренне так чувствовал мир музыки, родился такой. Специальный человек, немного чужой, мыслил по-своему. Самородок. Но судьба решила так, что его рано у нас забрали.

— Так на что сегодня опирается музыка? Не кажется ли вам, что прежде не было легче, потому что человек во что-то верит, «в каждой церкви жил бог». А теперь? Где опоры? Что питает?

— Мне кажется, что музыку трудно собрать еще. И тогда, и сейчас. Судите сами: сколько композиторов, в каждой эпохе?

— Сотни и сотни.

— Ну вот, и мы из эры только десятка и насчитаем. Кто остался, кто был прецедент. Так трудно писать, как было всегда. Вам такие слова, а то я имя автора — «Ну и что теперь писать? Один падение. Ничего непонятно. Вот раньше музыка была!». А он писал Гете.

Да, это происходит в контексте, который помогает. Например, в работах церковных есть контекст литургии, в контексте латинского языка, здесь, прежде всего, должен услышать слова.

— Это он ограничивает?

— Да, конечно. Когда у вас появляются какие-либо ограничения, писать стало легче, потому что у вас нет выбора. А когда нет внешнего контекста, вы уже писать сама, а потом на первый план приходит контекст исполнителя. Потому что писать Башмета — это одна вещь, для Березовского — во-вторых, для Борисоглебского — третий. Скажем, для Бориса Березовского я (по его приказу) написал сонату для виолончели и фортепиано, которую он и выполнил во Франции. Кстати, он мне сказал в самом начале, так что я написал как я хочу. Как я себя чувствую. И вот энергетика самого исполнителя, приобретает большое значение…

— Например, энергия Башмета.

— Большинство концертов, написанных для Башмета, красивые, но мрачные. Внутри сумрачная энергия. И Шнитке и Губайдулиной. У Александра Чайковского, может быть, это оптимистичный вариант, но по-прежнему много ностальгии, справедливыми печалями. В моем концерте — было-на следующий энергетический пласт…

— Вы писали и пишите для Никиты Борисоглебского…

— Да, он мой близкий друг. В нем невероятно страсти: игра, сильно, сильно. Я знаю, что для него можно написать работу любой сложности, он будет играть. Кстати, почти все мои скрипичные произведения, созданные для него.

— Что еще важно для композитора, кроме того, для общения с будущим контрагентом?

Заказ. Как бы там ни было, но это степени вдохновляет. Есть ощущение своей спрос, есть цель, и ты каждый раз, когда вы пытаетесь прыгнуть бар. До этого часто заказы интересные, на них исследования, такие как, например, год назад был заказ для хора, альта и струнного оркестра. И вышло так, что хор был любитель, половина исполнителей вообще нот не знал, а с другой стороны, оркестр, который может играть все. А ты намеренно писать простые текстуры для хора и более сложным для оркестра.

— Это вызов создает такую реальность, которую умозрительно, не снова и не приходит.

— Да. Кроме того, вы только и живете на эти деньги. Увы, много авторов, композиторов, вынуждены работать в музыкальных школах, давать частные уроки. Это скорбно, конечно.

— То, о чем говорила мне Софья Губайдулина в одном из интервью — «исхитритесь так построить свою жизнь, чтобы не предать в профессии». То есть, не переходите на сторонние заработки. Из принципа.

— Мы с ней, кстати, общается и довольно дружелюбно. На ее звонок я три раза побывал в Зальцбурге. Вот она сказала, что ей никогда не приходилось искать исполнителя. Даже трудно сказать теперь, кто не исполнял его. Все! Да, у него, честно говоря, рыцарское отношение к профессии. Я знаю, что она не имеет ни мобильный телефон, ни интернет, это только вечером дома включает в себя…

— Да, я позвонил ей, часто в Германию. Живет в этом селе, сказал он, — мне важно, поле, луг…

— Она нуждается в тишине. Рядом с ним, там даже нет поблизости супермаркета.

— Но, говоря о разных дорогах внутри самой композиторской профессии: здесь вы, работая с такими объемами, как Башмет, борис Березовский, почти полностью ушли в иллюстративную музыку, скажем, в киномузыку?

— Скажу честно, в этом году у меня хорошо пошел в кино, при этом я не прикладывал особых усилий. Вот Хабенским сделали фильм новый фильм Лунгина сейчас заканчиваю музыку. Да, в фильмах, на самом деле, другой контекст, нужно что-то другое, чем музыка, чем обычно. И работать иногда трудно. Например, если очень эмоционально реагируют на картинку, а затем музыка начинает выпирать. Нужно очень вслушиваться, то пусть контрапунктом. Так что на счет того — кто-то всеяден, а кто работает строго в одном смысле — вопрос сложный. Я точно знаю, что исполнителю музыка должна быть ясна. ЯСНО. Исполнитель должен понимать, что он играет. Потому что не может тратить время на изучение материала и не понять — но то, что это все. И эта ясность должна быть в любой музыке, как и в смелой по языку, так и в традиционном. Все это очень легко. В каждом тесте должно быть что-то особенное…

— Мой хороший друг Игорь Райхельсон, выдающийся композитор, провел такую идею в интервью — как важно быть голодным. Несмотря на все трудности, американские эмигранты, это там «шелестело внутри» лучшее радио, когда на душе было не очень весело…

— Не знаю, я, честно говоря, я не думал об этом. Заклинание, и слава богу. Нет ощущения, что я должен быть голодным.

— Ну что, бог, избавь от волнений…

— Не, ну там события оставляют след. Но, я считаю, что композитор должен быть сытым, жить в хорошей квартире, жить своей работой.

— И одиночество-это не обязательно?

— В Москве это трудно сделать. Здесь я постоянно в делах. Таким образом, вам придется выкраивать время, чтобы мысли, в противном случае прекратить писать. Вот в августе, когда я в Испании, постоянно пишу, я там очень рад, что меня не дергают каждые пять минут. Да, в этом смысле должна передых от постоянных забот, но, к сожалению, приходится учиться совмещать повседневную жизнь с написанием музыки. Кто-то может позволить себе пойти на выходные, и там работать. А я выбрал такой путь, чтобы не улизнешь легко. И он должен по крайней мере на два-три часа в день, но писать. Иногда даже заставляю себя. Обязательно. Не могу спасовать перед внутренним голосом: «Сегодня я что-то устал. Давай-ка, Кузьма, завтра». Это очень тонко. Один раз отложишь на завтра — так и идет.

— Но вы обожаете композиторство…

— Еще как! Всегда приятно закончить работу, но очень трудно начать, потому что не знаешь, что написать. Каждый раз разочаровываешься в себе, но нужно продолжать идти. Возможно, вы что-то подобное чувствуете при написании текста…