фoтo: Нaтaлья Мущинкинa
Oб Oлeгe Пaвлoвичe мoжнo гoвoрить и гoвoрить. Кaк в книгe «Тaбaки дeнь зa днeм»… И в кaждoм днe будeт тoлькo oднo: кaк oн дeлaeт тo, чтo другиe дeлaют бaнaльнo, и oн высoкoxудoжeствeннo, смeшнoй, ирoничный и мнoгoзнaчнo. Oчeнь вaжный мoмeнт: пoслe тoгo, кaк Oлeг Пaвлoвич умeр, нaчaл пeрeгoвoры tom/нe oдин из нaшиx интeллeктуaлoв, либeрaлoв/ нe либeрaлы: мoл, oн Крым принял/нe принял Крым, пoдписaли письмo/нe пoдписaл.
Нo мнe кaжeтся, чтo сeгoдня всe oбщeствeннo-пoлитичeскиe зaявлeния нe угрoжaeт ни жизни, ни в рaбoтe. A я вспoмнил, кaк в 1968-м Oлeг Пaвлoвич, грoмкo и oткрытo гoвoрил o ввoдe нaшиx танков в Чехословакии, в той же Чехословакии, где в это время блистательно играл Хлестакова. Я видел, как он реагировал и говорил на события внутренней жизни страны, когда такой совет мог стоить ему не только работы, хорошо — он мог стоить жизни и покой семьи.
***
Политическое управление советской армии (ПУР) закрывает мое появление в Театре Советской армии «Генрих Белль. И не сказал ни одного слова». Запрет в это время рассматривалось как знак качества, и после него мне Табаки с Волчек приглашает в «Современник»! А меня вызывают в управление культуры, требуют, чтобы сменить фамилию или уехать из Москвы в Калинин (Тверь) вести театра.
Табаки цену вашего партбилета спасает меня. Он придумывает мне псевдоним Леонидов. А я, как наглый и дерзкий молодой режиссер возражал ему: «Что с фамилией Райхельгауз мой дед вел вперед колхозом, а мой папа танк дошел до Берлина и расписался на Рейхстаге!».
фото: Геннадий Авраменко
Счастливая пара.
***
Когда я вниз, в подземный переход на Тверской, тогда улице Горького, недалеко от гостиницы Москва, навстречу мне идут две знакомые девушки с некоторыми парнями, сейчас бы мы сказали о таких «в серых костюмах и при галстуках». И эти парни начинают меня запугивать: «Это тот самый Рай-ХЕР-гауз?» А я в молодости, как только он слышал что-то о моей национальности, сразу бросался в бой.
В общем, я бил, меня бил, и через несколько дней из управления культуры в «Современник» приходит письмо на имя директора Табакова: «мы Требуем наказать режиссер-хулиган, который был замечен в борьбе есть что-то, и то…»
Когда меня вызвал к себе, я сказал ему, как было дело, он и сказал: «Старик, это повод вышвырнуть и из Москвы, прощание с тобой. Я признать».
Через два дня сказал: «узнал Я: все очень плохо, они хотят вас уволить. Если ты по крайней мере был комсомолец…»
И то Табаки кажется невероятно: собирает комсомольское собрание, единогласно принимают меня в комсомол, утверждают в райкоме комсомола. А на следующий день комсомольцу Райхельгаузу объявлен строгий выговор, и, по просьбе комсомольского собрания, меня исключают из рядов ВЛКСМ. Так он доволен управление культуры и мог оставить меня в театре.
***
Гафт поссорился с Табаковым, потому что Табаки, как директор требовал что-то от Гафта.
Гафт ужасно обиделся и на двери кабинета Табакова, где раньше сидел Ефремов, написал мелом: «От Олега… до Олега Т… нас все время… Все они, как и те». Художники затем от руки приписать фамилии «one».
фото: Геннадий Авраменко
***
В «Современнике» я репетирую спектакль «Из записок Лопатина», и в этот момент меня начинают забирать в армию. Табаков обращается к писателю Константину Симонову: «Что делать — режиссер спектакля, который в производство, взять в армию?» Симонов идет для министра обороны, и тот говорит, что единственный, кому можно дать передышку, так что артисту балета большого театра.
И тогда Олег Палыч послал меня в отдел Большого. «Ничего не говорит. Пойдешь на такой-то женщине». Я пришел, улыбаясь, женщина сказала: «Вы от Табакова?» — «Да» — «Тогда пишите: прошу ввести меня статистом балета большого театра». Я написал, и мне дали военный билет, где написано: «полковник Райхельгауз, необученный».
***
«Современник» едет на гастроли в Ригу. Живет в Дубултах, и тут мы выясняем, что в Дубултах работает только в СССР-в ночной ресторан. И говорят, что там стриптиз, ночной танец.
Конечно, после выступления, торжественно открыла гастроли «Современника» в Национальном театре, мы идем в ночной ресторан. Артистки надевают свои роскошные платья — Лаврова, Вертинская, Дорошина, Волчек. Мужчины в костюмах. И, конечно, среди всех Антон Табаков и Денис Евстигнеев им по 10-12 лет. Они, также, в костюмах, галстучках.
Пришли к ресторану, в дверях стоял благообразный швейцар, который еще и плохо говорит на русском. Вдруг он видит, Табакова и Евстигнеева-младшего, был на лице ужас: «Детям не может быть! Нет, не можете!» — кричит и руками закрывает вход. Все останавливаются, в недоумении, не понимают, что делать: родители без детей не пойду!
И вдруг летит Табаки и громким шепотом буквально кричит: «Как вы можете! Как вам не стыдно!!! Вы их оскорбили! Лилипуты тоже люди!». Консьерж ветром — и промахнулся. Табаки был настолько убедителен, что сомнений не может быть — с художниками, действительно идут лилипуты.
***
Табаков получил звание заслуженного артиста). Ему было тридцать. Мы купили торт, вино и пришел в кабинет его поздравлять: Костя Райкин, Валера Фокин, Марина Неелова, Гарик Леонтьев, Коренева Лена, Стасик Садальский (когда они только пришли в театр). Выпивали, говорили тосты: «Дорогой Олег Павлович, какой красивый, какой замечательный!» — и так далее.
А он как-то был печальный такой, поглядывал на нас, а затем вдруг сказал: «Дорогие мои, вот вы там сидите, молодые, талантливые. Я абсолютно уверен, что все вы будете не только заслуженными, но и народных артистов (теперь они на самом деле все народные). Вот теперь не знаю, завидуете ли вы мне, что я такой замечательный, а я вот вам очень завидую». Мы все: «Как? Почему?» — «Да, потому что я отдал бы этот титул, и его Белоснежка (так он называл его «Волга») только на одну разницу в возрасте». А разница между нами в возрасте около 10-12 лет.
***
Табаки путешествовать, чтобы получить свою «Волгу» на Горьковский завод! Он называл ее Белоснежкой, потому что он купил на гонорары от постановки «Белоснежка и семь гномов», который сделал вместе с автором Устиновым. И это был широко по всей стране, во всех театрах.
И вот он едет в Горький, на завод. Его, как по конвейеру, он смотрит, поглаживает машины, простукивает и в результате выбирает одну-единственную. Но в Москву решает не водить его в тот же день, а пойти на следующий день, с утра.
Олег Павлович ставит новенькую «Волгу» под окнами отеля, и просит номер, так что он мог из окна на белоснежку свою любоваться. Интервью встал, посмотрел в окно — стоит. Умылся, оделся, с чемоданчиком спустился вниз, сел за руль, завел, включил скорость… а авто не едет. Он еще раз — не едет! Выходит и видит, что машины ни одного колеса, машина стоит на кирпичиках. Ну, конечно, что помог ему в заводе: машина снова обули, и он пошел в Москву.
фото: Геннадий Авраменко
На театральную премию «МК»: Юрий Васильев и Александр Ширвиндт, Марк Розовский и Олег Табаков.
***
Мы играем спектакль «Из записок Лопатина». Ко мне подходят за кулисами Табаков и Гафт: «Джозеф, ты не удивляйся. Мы сегодня одну сцену, в противном случае будет играть», — говорит Табаков. «Что происходит?» — не понимаю я. «Мы поспорили, что в конце концов мои сцены будут аплодисменты, — говорит Табаков. — Никогда не было, а теперь будет».
Хорошо. Идет сцена: в нем герой Гафта написал сценарий, а Табаков играет какой-то режиссер, который снимает фильм по этому сценарию. Сцена закончилась словами Гафта: «Значит, мы будем стрелять». И Табаков сказал ему в ответ: «Значит, мы будем стрелять». И вот они поспорили, что в этом месте будут аплодисменты. И когда Гафт сказал свою реплику и не было времени, чтобы толкать вагонетки, Табаки в мгновение ока разворачивается в зал и, как в цирке, вскинув руки, кажется: «Up!!!» — как после хорошего номера. Аплодисменты. Табаков выиграл.
***
Как-то он довез меня из театра, с площади Маяковского, где когда-то был «Современник», на Манежную площадь. Я машинально лезу в карман и протягиваю ему рубль. «Ой, извините, Олег Павлович, это я на автомате…» Я нет времени, в конечном итоге, как Табаков принимает рубля: «Что, старик, стыдно? Нормально, я вас довез, честно работали».
фото: Геннадий Авраменко
С Мариной Зудиной.
***
Идет спектакль «Баллада о невеселом кабачке». Он начинается так: идет Казаков Михал Михалыч и высокопарно произнес: «Эдвард Олби! «Баллада о невеселом кабачке»! Откроется окно пейзаж, появляется лицо Табакова, на что Казаков говорит: «Это немного, такой-то». И тогда появляется Волчек. «Это ведь она это-это. А я Сказочник», — добавляет Казаков.
На одном спектакле после его последних слов Табаки шепчет: «Такому рассказчику хрен за щеку». Казаков останавливается, едва держатся смех, а после пеняет Олегу: «Ты что? У меня w драматический монолог!» — «Прости, я не мог сопротивляться, ты как в Маленьком театре — так помпезно говоришь. Говори проще!».
На следующем спектакле, а три других Табаков повторяет выходку. Казаков не может выдержать, и нужно собрать худсовет. На худсовете все Табакова ругать: «Лелик, дай нам слово, поклянись!» — «Я клянусь, что я ни разу не скажу «такой рассказчику хрен за щеку».
И здесь начинается следующий спектакль, все были напряжены, выходит Казаков, говорит свой текст, а заканчивается: «А я Сказочник». Тишина. Он оглядывается на Табакова, Табаки язык изнутри упирается в щеку. Был хохот, только театр такой!
***
У Табакова — летие, кажется, 75. Идет большой концерт, а после в ресторане МХТ все пользуются, пьют за Олега Павловича. Я буду идти, из номера, где сидел с большим начальством в начале. А начальники, как и всегда, прежде чем уйти. И я вижу, как он сидит в полном одиночестве. Жалко и грустно смотрит. Я: «Олег Павлович, вы один, может, мы идем на все?» — «Не, мне нормально». — «Ну, как, вы один, и все там». И он произносит удивительную фразу: «истинная ценность».
Смотрите фоторепортаж по теме:
Зудина, Путин, Машков на прощании с Олегом Табаковым: печальный кадры
62 рис.