…Тaк вaжнo, чтo вы пoнимaeтe, кудa вeтeр дуeт в дaннoй стрaнe, — пo кaким зaкoнaм рaзвивaeтся музыкa в тoй жe Итaлии. Лeви-Минци учился гдe-тo в мoскoвскoй кoнсeрвaтoрии у вeликoгo педагога и пианиста Владимира Натансона. Иногда ездит в Россию с концертами. Преподает в Милане, так и во всей Европе. Слишком далеко не мальчик, но два часа в день занимается по своей системе на пианино (или как в Италии, говорят, — пианофорте), о чем не знает никто, кроме женщины из филиппин, это сугубо лично, как монашеский, сокровенный некоторые правила… он не лезет за словом в карман, говорит без утайки: роль высокой музыки в своей стране — это боль, иногда превращается в отчаяние.
«Власти, вероятно, задаетесь вопросом — где деньги на музыку?»
— Карло, вот эти — ого — го- профессор даже миланской консерватории: живые глаза у студентов?
— Студенты? Студенты здесь очень слабые. И думают только об одном: нет перспективы развития. Поэтому не очень хорошо учатся. Они знают, что низкий уровень… и это началось еще с того момента, когда я окончил в этом месте и получил, как лучший из лучших, назначение на стажировку в Штаты и Советский Союз. И здесь я, двадцати лет, приезжает в Москву, а мой профессор Натансон говорит: «И это лучшее в миланской консерватории?! О, боже мой!». А теперь — еще хуже. Вот у нас — 240 профессоров, и только 10-15% из них знает другой язык, кроме итальянского. Мало, кто знает английский!
— То есть, мало, кто учился за рубежом?
— Конечно! Ничего не знают о мире вокруг!
— Да, но Италия, извините, столица музыки за все время, целая вселенная…
— О чем вы говорите? 150 лет назад — да, но не сейчас.
— Но, может, в Италии шикарный любительский уровень? Все идет в кругах, музицируют…
— Не больше, чем везде. Люди не идут на концерты. Серьезная проблема. Большой кризис. Вон, я только недавно играл у вас, в Нальчике с моим русским другом пианистом Виктором Ямпольским, небольшой город, столица Кабардино-Балкарии. Зал полон! Кроме того, полный молодых. В Италии этого не происходит.
— Но музыка живет в каждом человеке, где эта потребность трансформировалась?
— Молодые рок-и поп-обратно. Или на шоуменов от классики, как Ланг Ланга. На нормальных концертах их не происходит. У нас в консерваторском зале 1500 мест, он почти никогда не исполнилось. Если первый этаж-коридор — уже большой успех.
— Но, наверное, люди должны как-то объяснить, что Бах — это круто и модно.
— Должны, но не достаточно денег, поэтому музыкальное образование в школах и школах очень плохо. В нормальных школах вообще нет музыки. Кого мы растим? Это общественная проблема: на власти, вероятно, задаетесь вопросом — где деньги на музыку? Нет денег, отвечают. К сожалению, я не жил 150 лет назад, когда искусство шик поощрялись. Ну да, тогда не было телевидения и интернета… куда еще идти, кроме концерта.
— А снижение — в каждой музыкальной специальности? А духовики? А певицы?
— С духовыми ситуация лучше, но пианино и струнные очень слабые. Это все политика. Потому что они не хотят приглашать сильных российских профессоров, российские музыканты не могут учиться в Италии. Только европейцы. И тогда европейцы позволили недавно, раньше можно было только итальянцам.
— То есть, итальянцы дают свои предпочтения, но в этом и потерять?
— Да, раньше был такой закон: держать рынок для своих. А в Германии, скажем, это всегда для всех открыт. Затем мы вступили в Ес, приняли общие правила, но у нас до сих пор только 2-3 профессоров из Европы: здесь мало платят, половину зарплаты, чем в Германии. Немцы не хотят, чтобы сюда добраться.
— А музыканту трудно получить работу?
— Очень! Оркестров много меньше стало. Код для радио и телевидения было четыре оркестра, и теперь только один в Турине. Второй был закрыт. Но даже и в «стабильной группы» люди сидят на контракте: им, например, не платят в летние месяцы, не сезон. Только для настоящих спектаклей. Поэтому музыканты работают, кто может. Идут учиться в провинциальные школы, а там зарплата вообще мизерная. Может ли когда-либо будет лучше, но в Италии все происходит очень поздно.
— И сами студенты хотят учиться или путают все мотивации?
— Не очень хорошо себя чувствуют, пессимистично, они не видят будущее. Лучшие из них — эмигрируют. Я своих мальчиков я рекомендую коллегами по всему миру — в Германию, Швейцарию, в Англию. Многие уезжают. Конечно, в Германии лучше образование. Не везде, но в целом уровень очень высок.
— Но «Ла Скала» все еще готовится певческие кадры высокого уровня?
— Это другое дело: там есть школа для певцов и школа для оркестра. Но там ты становишся оркестр, а не инструмент. У нас есть и частные школы, скажем, одна под города Болонья, где как раз работают россияне, профессор. Эти школы очень дорогие. Они учат детей и обеспечить им успех на соревнованиях. Из этих соревнований и уничтожить, большая мафия. Что, если вы платите — может получишь первый приз на каком-то конкурсе, но это не дает гарантии, что эти карьеры! И эти примеры у нас перед глазами. Все знают, что соревнования сегодня — это коррупция. Так победителей не имеют такого авторитета, как и прежде. А студенты еще молодые — дураки, они не понимают, что первое место точно не значит ничего. В каждом конкурсе сегодня скандал.
— Это преобразования музыки в спорт?
— Что это даже не спорт, это не то. В частный бизнес. И карьере это не гарантирует, потому что никто больше не верит, все знают — он победил, потому что за ним вот эта персона стоит и так далее. Значение теряется.
«Рынок не должны быть художники, и должны быть звезды-день»
— Это у нас проходит конкурс Чайковского. Получают молодые ребята. Они обаятельные, наслаждаться общественности, сладкие мальчики. Организаторы конкурса начинают тащить их по всему миру, как Гергиев возили Трифонова, сделать из них звезд… Но мне не очень интересно, пианист, кажется, в 20 лет, я спрашиваю его созревания, я не хочу, звездности, я хочу зрелого пианизма…
— А через десять лет, многие из них с расстояния. День. Трифонов играет хорошо, но поверьте: многие, очень многие пианист и хорошо играют. Но все эти победители работают пять, максимум десять лет, а потом приходит еще один герой. Завод. Дать дорогу новые звезды, старые должны уйти.
— Но, интересно, рост, рост-художник! Как она развивается, как она превращается!
— На соревнованиях вам не выбрать художников. Художники были очень опасны. Они будут долго жить в профессии. Выбрать совсем другое. Вопрос — почему он выбрал Трифонова, я, например, сказать, или кто-то другой? Потому что они знают, что не будет жить долго, как пианист. Это проблема, что на рынке не освобождает исполнителя. Плетнев — художник, хотя он немного играет, как пианист. Кроме того, был серьезной проблемой несколько лет назад: скандал в Таиланде.
— И, из русской Википедии этот факт подтерли, а в английской версии одной линии слева.
— Wikipedia — и работу, ничего странного… но интернет в целом, к счастью, невозможно контролировать. Интернет — это демократия, вы не можете сами продать свои записи. Проблема в другом: рынок переполнен, есть реальная конкуренция жесткая. Но это лучше, чем ничего.
— Возвращаемся к пациенту: для музыки-плохо, если не растут зрелые мастера, зрелые художники…, когда мастер от 25 лет, как вино, должен стоять до 55 лет.
— Это мир. Жизненный роман. Сегодня, таким образом, художник должен быть сам себе бизнесмен. Так было и раньше, ничего нового. И Шопен, и Лист, тип, бизнесменами. Они арендовали зад, старые афиши, сделали концерт — все сами организовали! Ничего нового. У Моцарта не было постоянной работы, он должен был все время писать музыку, играть, дирижировать симфонии и концерты. Я все делал, работал, как топ. И также Бетховен. Теперь новый вектор в развитии — это стриминг. Прямая трансляция с концерта на весь мир. В самом деле, это отказ от традиционной концертной практики.
— Это то, о чем все говорят в фильме: технология стриминга делают в китае нечего, они умирают…
— Совершенно верно. И концерты скоро можно будет смотреть дома живым, а это разные системы взаимодействия исполнителя с публикой, это новый рынок, в то время как никто не рассматриваются. Трудно сказать, что будет. Но очевидно, что люди больше не хотели идти на концерт.
— Ну да, они, если мы говорим о Европе, будет ездить на велосипеде из точки А в точку Б, и слушать с наушниками, концерт, live.
— Почему бы и нет? И, что самое главное, люди в провинции, вдали от культурных центров, можно смотреть через медиа-концерт. Уровень качества передачи пока хуже, чем на живом концерте, но прогресс идет вперед. Может быть и обратная вещь: концерт в плохом зале может быть с помощью высоких технологий, был принят в лучшем качестве. Кроме того, это позволяет музыкантам играть непосредственно из дома, без аренды зала. Например, последние записи старого Горовица шли с ним домой, в Нью-Йорке, и если бы тогда были такие технологии — все это слышали.
— Ну и что, ничего страшного, если концертные практики будет на наших глазах менять?
— Это и есть жизнь. Не роман. Жизнь-это жизнь. В России у вас пока все активно ходят на концерты, нет таких проблем…
— Ну, в России другой фетиш: вот я хотел бы пойти на концерт, такой, всем буду говорить об этом, делиться через социальные сети, и это часто, такой момент самоидентификации в обществе, а не любовь к высокому.
— Но все равно хорошо. Поверьте мне. Самое страшное — пустые залы.
«Мы платим так, что люди перестали ходить на концерты»
— А как в Италии с современной музыкой, которая здесь и сейчас пишет?
— Это большой бизнес здесь.
— То, что ли? Как правило, авангардные, в частности, не в пользу…
— У них есть и государственная и частная поддержка. Там есть рынок. Небольшой, но есть. Есть много фестивалей в провинции, так и здесь, в Милане. Это даже удивительно.
— То есть люди, жить не могу, разрываюсь на современную музыку?
— Люди? Люди никого не интересуют. Независимо от того, сколько людей придет на концерт. Они не конкурируют с классический репертуар, они есть в отдельном пространстве, почти как отдельный жанр искусства. Свою собственную жизнь. Свои деньги.
— Вот что мне бросилось в глаза — я езжу по Италии, и я вижу, где проводятся концерты: в частном палаццо, в каком-то тренажерном зале, то кто-то на вилле. Там стягиваются местные жители. И нигде нет своих роялей, но распространяет фирма, вопрос, инструмент, на вечер. Десять минут длится разгрузка…
— Да, это говорит о частых концертах в небольших мелких точек. Дешевле арендовать фортепиано, чем он обладает. Даже до нас, в консерватории приводят такие рояли, потому что дешевле заплатить фирме, чем платить консерватории. То, о чем вы говорите — это маленькая рукотворная живая жизнь на земле, когда люди приходят, чтобы слушать твою игру бесплатно. Бесплатно. Это делают энтузиасты-музыканты сами, найти какой-либо деньги. И здесь лучше жить жизнь — огромные залы, конкурсы, звезды, имена победителей, — это все, что связано с крупным бизнесом, с крупными мафиози. Это два разных пласта. И публика начинает терять интерес к большой музыкальной жизни, потому что чувствует, что ей (общественности) никто в расчет не принимает: те же солисты, одинаковый уровень… Это фабрика. Товары народного потребления. Один гамбургер, то через четыре года новый конкурс — новый гамбургер. А вот маленькие фестивальчики, где музыканты играют, часто бесплатно, и они живут микробы.
— Здесь, в России до революции музыканты или актеры не считались ни в один момент было что-то особенное людям. Часто их очень пренебрежительное отношение. А теперь другая крайность — заведомый пиетет как «к деятелям культуры»… В Италии сейчас является уважаемым художником, музыкантом?
— Мы приближаемся к тому, что музыканты снова воспринимается в качестве официантов. Теперь музыка и культура в целом, совсем не важны. Сейчас рынок, деньги! Мы — никто! После Второй мировой войны, было очень интересно: все разбилось, и необходимо было снова восстановить мир, было место для всех. Но теперь это закончилось. Даже не теперь, а уже к концу 70-х годов XX. века.
— Италия подарила миру самую музыку…
— Это то, что «украшает». Все в прошлом. Сейчас еще есть хорошие музыканты, но они не могут работать.
— Поллини еще играет?
— Да, ему 75 лет, он будет на гастролях в США. Играл мало, но играл. Но и кроме Поллини масса других музыкантов, не хуже. Даже лучше, чем Поллини. Но они не могли проникнуть, потому что мафия решила, что он должен быть Поллини.
— А поздно, дирижер Аббадо?
— Он был хорошим организатором, но это не оригинальный музыкант, он был все копировать. Его брат был директором нашей консерватории 25 лет. Это был ужасный директор.
— Но для мира, Поллини и Аббадо — это имена…
— Конечно, и в Италии все думают, что они большие музыканты, потому что так НАДО сказать, что живет в Италии. А меня это не интересует, потому что я работаю за границей. Для меня это не проблема. Эти музыканты привили плохой вкус людям. И теперь, люди ориентируются именно на этот неприятный вкус, это стало стандартом. Теперь мы платим за это. Для этой дезинформации. Люди перестали ходить на концерты. Перестали петь песни, в семье. Вон, у меня двое детей, они выросли со мной, — пианист, в музыкальной среде. Но они ничего не знают о музыке, а если поют, затем поп-музыки…
— Это им ближе, что делать.
— В таком мире мы живем. Глобализация. Старые значения отмирают, новые… новые остается нам понять.