Фoтo: Дeнис Жулин
«Кoгдa люди нeскрoмныe — этo прoстo кaкoй-тo кoшмaр»
— Вaс мoжнo нaзвaть примoй этoгo тeaтрa? Тoлькo бeз скрoмнoсти, нe стeсняясь.
— Пoнимaeтe, бeз смирeния нe мoжeт. Этo жe ужaснo, — бeз скрoмнoсти. Кoгдa люди нeскрoмныe — этo прoстo кaкoй-тo кoшмaр.
— A был ли xудoжник дoлжeн быть скрoмным? «Я лучший!» — рaзвe нe тaк?
— Здeсь нeт рeцeптa, всe люди рaзныe. Ктo-тo дeйствитeльнo эгoцeнтрик, и кoму-тo этo прoщaeтся. Я тaкиe нe люблю, чeстнo гoвoря, и стaрaюсь зa сoбoй кaк-тo слeдить. Eсли чтo-тo прoисxoдит сo мнoй, эгoцeнтричнoe, я стaрaюсь сeбя бить пo рукaм, в oбщeм, aккурaтничaть в этoм смыслe. Тeм нe мeнee, мнe кaжeтся, eсли мы гoвoрим с вaми o тeaтрe — этo нe лучшee кaчeствo для живoгo испoлнитeля.
— Нo вы, нaвeрнoe, видeли мнoгo тaкиx людeй?
— Чeстнo скaзaть, дeлo нe в тoм, xoрoшaя или плoxaя, a в тoм, чтo мнe сaмoй интeрeснee, кoгдa «я», a кoгдa «мы всe вмeстe». Кoгдa я рaздeлить пoбeду с кeм-тo или успex. Мнe тaк приятнee. Кoгдa у мeня рoдились дeти, я пoнялa, чтo, eсли я прoстo в цирк идти, тaк чтo будeт супeр. A кoгдa я с дeтьми иду в цирк — вoт этo мeня дoлжны видeть! Я и плaкaть, и смeяться…
— Этo вo-втoрыx.
— Нeт, этo нe вo-втoрыx, здeсь aбсoлютнo oдин и тoт жe инструмeнт рaбoтaeт. Я нe нaстoлькo сaмoдoстaтoчнa, чтoбы сидeть oднoй дoмa и рaдoвaться. Я xoчу, чтoбы ктo-тo пoзвoнить, чтo-тo скaзaть, тoлькo чтобы быть в обществе.
— Вы знаете, даже и справедливо, памяти, Михаил Державин, когда узнал, что в спектакле «Прощай, конферансье!», будет играть в паре с Андреем Мироновым, очень напряженной. И это несмотря на то, что весь растворен в театре, и с Мироновым просто был другом. Конкуренцию никто не отменял.
— Я очень внимательно отношение к тому, что я в своей жизни означаю. Не только в театре, но, в целом, в принципе в пространстве, потому что я и себя, и жизнь, в которой я живу, и свою профессию. Но прошло 15-16 лет, сколько я работаю в этом театре, и я понимаю, что меня очень много, доверие, а иногда даже и по моему мнению прислушиваются. Для меня это очень ценно. Я знаю, что это заслужил…
— Только на сцене?
— Почему? Моя работа не только на сцене. Театр — это группа, где происходят все виды бытовых проблем, которая полна всех буря внутри, снаружи. Вы знаете, когда в команде ты бок о бок долго делаешь с теми же людьми, в разных ситуациях они по-разному проявляются и в трудные минуты и не в трудные минуты. Адекватность, очищает ум и возможность что-то вместе делать — это очень важно. Мне кажется, что, когда мы говорим об артисте театр — это не только кривляка, который хорошо выводит на сцену… Для меня это больше, но это только для меня.
«В фильме у меня лежит на окне, дозревающий баклажаны»
— Но фильм, оказывается, это означает, что для вас не так в этой жизни? Это на заднем плане?
— Не то, что на втором…, Конечно, душа и сердце у меня здесь, в театре, так сложилась моя жизнь. Но фильм должен окружить все мое существование, что только у меня есть немного с опозданием с фильмами. Так сложилось… потому что Я была у Романа Козака, который принял этот театр, и он сразу же меня сюда затащил. В кино все по-другому, мой путь идет: это немного тяжелее, немного длиннее, и я там лежал на окно дозревающий баклажаны или помидоры. Но тем не менее я рад, что я не просто лежал и дозреваю, я все еще развиваюсь благодаря театре. Ну, может быть, в один прекрасный день и разовьюсь.
— По-вашему, есть ли какие-то принципиальные и очень важные различия между игрой актера в кино и театре?
— Я считаю, что театр-это искусство гораздо глубже и богатым, чем фильм. Кроме того, что мне фильм очень нравится, я обожаю кино, я смотрю кино и мечтаю со страшной силой в нее играть. В хорошем фильме. Но, мне кажется, всегда количество магии, творчества, воображения в театре гораздо больше и сильнее, чем в фильме.
— Если он не умер театр…
— Точно, если это театр, в срочном порядке. Потому что Станиславский в свое время проповедовал естественное существование, teatro real. Тогда это было ноу-хау. И в чем здесь была сама фишка? Что они в жизни были, добивались абсолютной истинности, реальности, которая очень хорошо в фильме используется. И сегодня театр полностью не собирается жить в реалистической манере. И если мы говорим о нынешнем театре, конечно, реально манеры в настоящее время не существует.
— Станиславский устарел?
— Ну, конечно! Он не устарел, может быть, по мнению многих его мыслями, хотя и здесь есть, чем сделать ставку. Его система была красива, она была и дальше такой таблицы Менделеева, основы, но театр развивается и уже давно улетел с тех пор триста раз в разных направлениях. И слава богу! Это было бы странно, если бы мы сидели на Станиславском.
— То, что вы предпочитаете: театр абсурда, клоунада, театр-doc?
Много вы это называете, но, мне кажется, все это теперь уже сварено в одном супе. Это основная тенденция современного искусства. Даже в моде… Я недавно записанный для одного модного журнала. Потому что я человек, с модой очень сильно, всегда опаздывающий… я моды ботаник, если честно… И пришел в модный журнал, я соприкасаюсь с последними модными тенденциями.
— Сколько открытий чудных!
— Нет, конечно, я заинтересован, болтаю, интересно. И вот меня наряжает девочка-стилист: на мне платье — длинные шелковая ночнушка, через куртку, как будто я мужчина в ваш размер, синий в полоску, и любая обувь-тапки зеленого цвета. И я говорю: «Я бы вот так куда-то идти еще не решил». Поэтому, для входа, для сцены — да, но, скажем, фигак и выйти — никогда. Она говорит: «Почему?» Я: «Так странно — в ночнушке, в папином пиджаке и матери тапках…» А она: «Это же хорошо, что можно соединить несоединяемое! В этом весь смысл».
— Эпатаж?
— Дело не в эпатаже, а в том, что сейчас вся мода такая… Эклектика — в современном искусстве, кино, театр. Вот недавно я смотрел код Фокина «Маскарад. Воспоминания о будущем». Это же реконструкция. И вдруг — начало второго акта, выходит художник и читает абсолютно доковский монолог человека, который убил свою жену. Раз часть — возвращение в XIX век. Это как на рисунке Леонардо да Винчи приклеен кусок поп-арта. Мне очень нравится, и я, как мне кажется, всегда чувствую, что что-то подходит, я в состоянии ощутить эту волну.
Сцены из спектаклей «Обещание на рассвете». Фото: Денис Жулин
«Почему оскорбить великую актрису?»
— И что бы вы отметили, кроме вашего театра, какие группы? Вот перед вами МХАТ им. Горький…
— Что, провокатор?
— Иногда. Но в моем вопросе нет ничего провокационного. Почему то доронинский театр вообще замалчивается, об этом ничего не пишут. Я не понимаю, по-прежнему там работает замечательная актриса.
— Вы знаете, есть два варианта…
— Было хорошо, или ничего?
— Да, почему бы оскорбить великую актрису? А так мне всегда интересно, что происходит в театре у Женовача. Мне кажется, Крымов. Интересно, что происходит в театре, мы Могучие. Меня режиссер Андрей Жолдак. Интересно, что происходит в Театре наций. Мне интересно иногда приходит в МХТ, есть и много отличных производителей, замечательные художники работают.
— Так вы часто в театр идти?
— Ужасно редко. Если вы не хотите меня совсем в краску вогнать, лучше не спрашивайте, когда и что я последний раз смотрел. Еще у меня есть свой собственный занятость… я думаю, иногда даже и главная: детей стало много, и я должен, тем не менее, по крайней мере, немного, чтобы дать им время. А с другой стороны, я иду в Интернет: вот это я хочу пойти, на это, и это… я Смотрю на номер, и еще, я что-то сам я играю и по сей день.
— А в «Гоголь-центре» вы были?
— Бывала, хотя давно уже. Но я смотрела два или три выступления.
— Не буду спрашивать о том, как вы относитесь к делу Серебренникова…
— Я могу ответить. Я считаю, что это ужасно. Я, конечно, поддерживаю его и всех ребят, которые остались там, без режиссера. Я ужасно беспокоиться, в целом за все несправедливости, которые происходят.
— Я хочу поговорить с вами то, что называется новой режиссурой. Почему здесь упоминаются только две фамилии — Серебренников и Богомолов. Ну, и еще Бутусов. У Богомолова вы играли, Бутусова играет много.
— И я надеюсь, что в один прекрасный день играть еще Серебренникова. Это моя мечта. Когда я пришла в Театр имени Пушкина, Серебренников поставил уже «Пластилин». Казак сразу же выхватил, Кирилл и положил у нас, на малой сцене «Откровенные полароидные снимки». Этот спектакль разорвал мне сердце просто навсегда. Я помню, что для меня это был шок. Меня это разбудило. Такой сильный спектакль, очень внутренне заряжен и потрясающе сделано по форме. Это свежий, новый театр, ни на что не похоже! Просто класс! И тогда я начал мечтать, хотя в некотором роде, войти в контакт с Серебренниковым.
— Я надеюсь, что это произойдет в определенных обстоятельствах.
— Я надеюсь. Когда он вместе со всеми, с кем нужно работать, тогда, когда это было, и до меня доходит очередь.
— Но есть и те, кто не понимает этой стилистики, структуры, формы. Они, критики, говорят: это дешево, поверхностно, вот вам маленький театр, слушать, как там.
— Шоу вы можете читать дома, она никуда не денется. Только теперь другая тенденция: не театр-спектакль и не театр-сюжет, а режиссерский театр. Таким образом, если мы с вами, возьмем «Чайку» Бутусова и «Чайку» Богомолова, мы не можем с вами поговорить об этой пьесе. Это два разных автора, другой мир, другой взгляд. И автор, и режиссер.
Фото: Денис Жулин
«Я сижу и бесплатно еду в трамвае!»
— У вас есть титул?
— Нет, я еще маленький.
— Вам нужен акт?
— Очень.
— За что? В советские времена, я бы вас понял, льготы, привилегии, отель, мотель. А теперь-то почему?
— Вот я недавно стала великой матери. Я льготница, и мы рядом другие, и другие товары имеют бесплатный проезд в общественном транспорте. У меня есть машина, я в основном передвигаюсь на ней. Либо пешком, либо на машине, а вот на общественном транспорте я почти никогда не пользуюсь. Но однажды вдруг здесь надысь я вспомнил, что у меня есть теперь такая привилегия, а нужно от Ленинградки добраться до Тверской. Я села на коляске или на автобусе, уже не помню, приложила свою визитную карточку, и, как королева, доехала до Охотного Ряда. Даже не могу себе представить количество счастья, которое я в тот момент чувствовала! Я никогда в жизни от себя не ожидал: она сидела с улыбкой от начала маршрута до конца. И еще успела позвонить одному очень близкому человеку и сказать: «я сижу и бесплатно еду в трамвае, или, что я там ехал, я не помню.
— И мысленно поблагодарил Владимира Владимировича?
— Нет, всего лишь пустячок, но приятно. Так что я действительно хочу быть заслуженной артисткой. И народные. Не потому, что мне это что-то будет, но это поощрение, это был какой-то небольшой шаг вперед. Это красиво, черт побери. Так как черный пояс в каратэ.
— «Дастин Хоффман — народный артист Америки» — это звучит как? Глупо, не так ли?
— Черт его знает. У нас есть Дастином разные жизни.
«Я смотрю «Три тополя на Плющихе» и плачу»
— Вы играли Кабирию в спектакле «Ночи Кабирии». Много раз пересматривали фильм Феллини?
— Нет, один раз, кажется. Мы то же там в клоунских гримах, у нас есть музыкальный, другой режиссер, не Феллини, а Сигалова, другие партнеры и другие костюмы, стили.
— Я понимаю. Но помните, как заканчивается этот фильм? Идет Джульетта Мазина, которая теперь потеряла все, плачет и… улыбается. На мой взгляд, это самый высокий уровень игры исполнителей. Кончаловский сказал, что всегда плачет, когда смотрит это.
— А я-нет.
— О чем это говорит?
— Да, мы разные люди. Я плачу совершенно о другом. Я смотрю «Три тополя на Плющихе» и плачет.
— На каком месте? Когда Ефремов ждет Доронину у своей машины, а он не приходит? Или когда она в такси начинает петь, а он все понимает?
— Даже и ранее. Недавно я его детям показал, и я сразу в слезы, в самом начале фильма. Там кусок утренней Москвы показывают. И вот эта прекрасная музыка Пахмутовой… я знаю, почему плачет… От такой чистоты взгляда на этот мир, такое настоящее и чистое. Для меня это очень ценно.
— Сколько фильмов он сыграл у Сергея Урсуляка, или у своего папы?
— Вот только сейчас в первый раз я начал у него сниматься. Фильм называется «Время», по Алексею Иванову, у меня там небольшая роль.
— А почему только сейчас? Сергей много раз снимал свою жену, Лику Нифонтову, очень хорошую актрису. В «Тихом Доне» — младшая дочь, его сестра Даша, а вас…
— Наверное, больше никто стрелять. По остаточному принципу…
— Вы обижались, когда он вас не приглашал?
— Да, я думал, что это очень несправедливо. Я не знаю, пап, некоторые свои идеи, как должно быть. Просто в жизни всегда все наоборот. В тот момент, когда я совершенно не ожидал, что он меня называет, — я только родила ребенка, и, кроме того, у меня было три проекта одновременно, вдруг звонит папа и говорит: — через две недели звезды меня? Честно говоря, я офигела. Хотя я к этому событию он готовился всю жизнь, и есть путь… Я: «Что?!». И согласилась.