Чекисты хотели зарезать писателя на операционном столе, а нарком Николай Ежов лично пытался отравить его водкой
115 лет со дня рождения Михаила ШОЛОХОВА из-за коронавируса отметили по-особому. В честь писателя 100 известных российских политиков и деятелей культуры прочитали главы из романа «Они сражались за Родину».
Юбилей совпал с еще одной круглой датой — 55 лет назад литератору вручили Нобелевскую премию за романы «Тихий дон» и «Поднятая целина». Впервые за свою историю, она была присуждена единогласно. Но ни тогда, ни сейчас не принято говорить, что талант Михаила Александровича открыл миру и помог сохранить «кровавый тиран» Иосиф СТАЛИН.
Прочитав страницы «Тихого Дона», посвященные верхнедонскому восстанию казаков, руководитель органов госбезопасности Генрих Ягода сказал:
– А вы, Михаил Александрович, оказывается, «контрик».
Поводом для той встречи с Ягодой стала неожиданная реакция Сталина на письма завотделом агитации и пропаганды ЦК ВКП (б) Алексея Стецкого и ответственного за вопросами печати и искусства в Наркомпросе Феликса Кона, просивших повлиять на Михаила Шолохова и заставить переписать роман. Генриха Григорьевича заинтересовало, что же такое написал молодой литератор, травлю которого остановил сам вождь словами: «Нельзя вмешиваться в творческий процесс художника, нельзя ему диктовать что-либо. Художественному произведению нельзя выносить приговор. О нем можно только спорить».
Позднее Сталин одобрит и роман о раскулачивании казачества. Скажет: «Да, мы провели коллективизацию. Чего же бояться об этом писать?» Роман напечатают, только трагическое название «С потом и кровью» заменят на более нейтральное — «Поднятая целина».
Когда «Тихий Дон» все же вышел в свет, то Шолохова тут же обвинили в плагиате. Он, якобы украл рукопись казака Федора Крюкова, расстрелянного большевиками. Слух запустила Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которую опекала Надежда Крупская.
Зная о холодных отношениях между членами ленинской семьи, Иосиф Виссарионович лично просит члена Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Марию Ульянову организовать особую комиссию по изучению авторства. Насколько же был иезуитский план, если уже в конце марта 1929 года «Правда» напечатала письмо от имени того же РАППа, где обвинения, выдвинутые против Шолохова, были отвергнуты как злостная клевета.
С этого момента Михаил Александрович становится заметной фигурой не только в писательской среде. Его избирают членом Ростовского крайисполкома, где пламенный коммунист выступает против грубых нарушений законности в период коллективизации, требуя «расследовать не только дела тех, кто издевался над колхозниками и над советской властью, но и дела тех, чья рука направляла эти действия».
Шолохов оказался одним из немногих, кто не боялся говорить Сталину правду. В апреле 1932 года он критикует Постановление ЦК «О принудительном обобществлении скота», по которому селян лишали овец, коз, коров и лошадей. Со всей прямотой он описывал вождю, возникший из-за этого лютый голод, когда «взрослые и дети питаются всем, начиная с падали и кончая дубовой корой».
Уже через год критикует работу чекистов по хлебозаготовкам: «Председатели сельских советов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы. Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском Лебяженского колхоза ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?»
Заканчивалось обращение так: «Простите за многословность письма. Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу «Поднятой целины». Это же прямой шантаж! Кого?!
Результатом этих писем стал звонок от старого знакомого Генриха Ягоды. Нарком пригласил к себе: «Приезжай, Миша, посидим, выпьем, поговорим». На газете в углу большого стола стояли откупоренная бутылка водки и банка кильки. Генрих Григорьевич наполнил рюмки, чокнулись. Шолохов выпил, а Ягода неожиданно опустил руку: «Что-то неважно я себя чувствую, пожалуй, не буду пить. Давай в другой раз встретимся, тебя отвезут». Гость подцепил вилкой рыбку, закусил и уехал. В машине ему стало плохо. Шофер, ни о чем не спрашивая, повез его в больницу НКВД и сразу же в операционную. Подписывая согласие на операцию, Шолохов под одной из белых шапочек увидел глаза молодой женщины, показывающие: не надо! Превозмогая резь в желудке, он отказывается и остается жив.
Пьяное признание
Положение Шолохове еще ухудшилось, когда во главе НКВД встал Николай Ежов. Он, как и Ягода не может простить писателю критику органов и поручает найти любые приемлемые основания для его ареста. Руководить операцией вызвался шолоховский земляк член особой тройки НКВД СССР Ефим Евдокимов. Опытный службист понимал, что Шолохов не простой человек и посадить его подвал под вымышленным предлогом, где уже выбить признательные показания, нельзя. Иначе, легко окажешься на его месте. Было принято решение пойти долгим путем. Органы сначала сфабриковали дело против жителей родной станицы Шолохова — Вешенской. Среди арестованных оказался двоюродный брат литератора Александр Сергин, который был одним из прототипов персонажа «Тихого Дона». Его обвинили в создании «казачьей белогвардейской организации». Она якобы планировала свержение советской власти на Дону. После пыток родственник во всем сознался. Это дало чекистам право подобраться к самому Михаилу Александровичу. Масштаб личности писателя отлично соответствовал, по их замыслу, на роль лидера контрреволюционеров.
В окружение автора «Тихого Дона» внедрили известного в области коммуниста и работника спецслужб Ивана Погорелова. Задание — добыть на Шолохова компромат. Но засланный казачок неожиданно стал свидетелем теплого телефонного разговора Шолохова со Сталиным, перепугался возможных последствий и сам рассказал писателю о своем задании. Понимая всю опасность своего положения Михаил Александрович поступил, как многие в то время, — написал личное письмо Иосифу Виссарионовичу. В нем он рассказал, как сотрудники НКВД Ростовской области работают против него.
Шолохова пригласили в Москву на прием к Вождю. Туда же приехал и Погорелов. Им приказали ожидать вызова к Сталину, а из гостиницы «Националь» никуда не выходить. Через неделю за ними выслали машину на аудиенцию. Говорят, что в этот момент писатель и его земляк были сильно пьяны. Когда он зашел в кабинет, то там находилось все руководство Ростовского обкома, а также «железный» нарком Ежов и Евдокимовым
Иосиф Виссарионович поздоровался с Шолоховым за руку и сказал:
– Мне докладывали, что Шолохов много пьет.
– От такой жизни, товарищ Сталин, запьешь! – отшутился тот.
Литератор рассказал, что вокруг него ведется провокационная работа. Органы НКВД стряпают материалы в доказательство того, что он якобы враг народа. Шолохов прямо сказал, что он просит ЦК КПСС оградить его от подобных актов произвола.
— Евдокимов ко мне приходил два раза и требовал санкции на арест Шолохова за то, что он разговаривает с бывшими белогвардейцами. Я Евдокимову сказал, что он ничего не понимает ни в политике, ни в жизни. Как же писатель должен писать о белогвардейцах и не знать, чем они дышат? Товарищи Шолохов и Погорелов могут идти. К ним у меня вопросов нет, — сказал Сталин.
В разгар большой чистки Шолохов обращается к кремлевскому покровителю с жалобами на злоупотреблениях НКВД несколько раз. Он был единственным советским писателем, открыто заявлявшим, что система следствия в НКВД недопустима не только по отношению к его близким, но и ко всем подследственным.
В октябре 1938 года Сталин поручил первому заместителю наркома внутренних дел Лаврентию Берии подготовить вопрос о Михаиле Шолохове и арестованных вешенских районных руководителях, за которых хлопотал писатель, к заседанию Политбюро в самом срочном порядке.
Шолохов тоже был приглашён на заседание. Все сидели, а Сталин ходил, молча попыхивая трубкой. Остановившись возле Шолохова, который не сводил со Сталина глаз, сказал: «Человек с такими глазами не может быть нашим врагом».
Творческий кризис
Шолохов вспоминал: «В 1942 году Сталин спросил меня: «Сколько времени Ремарк писал «На Западном фронте без перемен»? — «Три года», — ответил я. – «Вот и вам за три года надо бы написать роман о победе советского народа в Великой Отечественной войне».
Вернувшись домой, Михаил Александрович тут же начал набрасывать сюжет романа. «Они сражались за Родину». Потратив два года понял, что не может написать страшной правды о войне, которую видел. Честно описать отступление советских войск, причины первых дней поражения, значило тогда подписать себе смертный приговор и получить клеймо врага народа, клеветника на мудрое руководство Советского Союза и партию.
Сталин был очень огорчен. Но несмотря на обиду, после войны дал указание для построить Шолохова в станице Вешенской вместо разрушенного немцами дома новый.
А спустя годы, Никита Хрущев потребовали, чтобы писатель выплатил стоимость строительства. Он не мог простить Михаилу Александровичу, что тот осмелился усомниться в решениях XX съезда КПСС осуждающего культ личности и, косвенно, идеологическое наследие Сталина. Слова Шолохова звучали, как звонкая пощечина: «Нельзя оглуплять и принижать Сталина… Во-первых, это нечестно, во-вторых, вредно для страны, для советских людей. И не потому, что победителей не судят, а, прежде всего потому, что «ниспровержение» не отвечает истине».
В ответ на требование выплатить стоимость строительства дома, Шолохов отправил Хрущеву дерзкую телеграмму: «Должен, не скрою. Отдам не скоро». И действительно вернул деньги, после получения Нобелевской премии.
К роману «Они сражались за Родину» Шолохов он возвращался 1949 и 1969 годах. Но так и не смог переступить свою совесть и талант. Война все еще была для него огромным горем, а не победой, пусть даже и со слезами на глазах.
Незадолго до смерти в 1984 году писатель сжег все наброски и неопубликованную рукопись романа. Правда о той войне могла оказаться слишком горька и через 40 лет после ее окончания.
Виталий КИМ, специально для mskgorod.ru