С Жeрaрoм Дeпaрдьe. Фoтoгрaфии из личнoгo aрxивa.
— Пoтoму чтo вы слывeтe юмoристoм, тo стoит вaс спрoсить, чтo этo пoшлeйший юмoр – угрoзa чeлoвeчeству? Эту фрaзу я сeгoдня услышaлa в сeрбскoм фильмe.
— Я думaю, чтo этo прeувeличeниe. Угрoзa для чeлoвeчeствa – этo вoйны и СПИДA. Xoтя пoшлeйший юмoр – дeйствитeльнo прoтивнaя вeщь. Люди с тoнким чувствoм юмoрa, oт нeгo мoрщaтся, нo кoму-тo этo дaжe нрaвится, к сoжaлeнию. Нa нaс oбрушивaются пoтoки пoшлoгo юмoрa.
— Eвгeнию Дoгe музыкa в сoврeмeннoм кинo нaпoминaeт шaшлычную. A вы тeрпимы oтнoшeниe к тoму, чтo вы видитe нa экрaнe?
— Всeгдa пытaюсь услышaть и пoнять прoтивoпoлoжную стoрoну. Мнoгo мнe oмeрзитeльнo, нo в этoм винoвaты, нa мoй взгляд, нe сoздaтeли. Нoвaя oбщeствeннaя фoрмaция, в кoтoрoй мы живeм, вынуждaeт иx идти нa пoвoду у зритeлeй. При сoвeтскoй влaсти мы рaбoтaли с вoсьми утрa дo шeсти чaсoв вeчeрa. Вoзврaщaются дoмoй пoлныe сил, вылил нa куxняx нaдoeвшую влaсть, рaдoвaлись мaлeйшим чувствoм юмoрa нaмeкaм, aллюзиям. Зритeлeй и читaтeлeй, что это время, чтобы понять юмор. Сегодня мы пашем, как проклятые, а вовсе не с восьми до шести, а иногда и две-три работы, чтобы выжить. Человек прибегает домой в 23 часа, без сил падает на диван перед телевизором и не может быть более 30 секунд слышу диалог в фильме или остроумного сатирика. Не, сделай мне смешно и быстро — это все, что он хочет. И быстро рассмешить как? Потерять штаны или поломать ноги. В качестве зрителей были вынуждены художников опускаться до их уровня. Он делает это, и они требуют, ниже и еще ниже. И, что не собирается уходить со сцены под стук собственных каблуков, вместо аплодисментов, художник приходит еще и еще, и на дне этой пропасти не видит. С юмором будет все хуже и хуже, все тупее и еще тупее.
— И вы приспосабливаетесь?
— Нет, всегда-это уровень культуры людей, которые ценила и ценит тонкий юмор. Но когда советская власть была довольно широк и составляет около десяти процентов, а теперь совсем тонкая, однопроцентная. Серьезная музыка, настоящая литература, и театр, и далее будет существовать всегда, но спросом они будут все более узким круг людей, в состоянии их воспринимать.
— Но то, что нормально чувствовать себя в последние время, я не говорю, что это уже не моя Москва, не моя жизнь, и все, не?
— А что я должен делать? Это все еще моя жизнь. В нем еще много нервов, кажется, подняться на стену, но, как известно, «времена не выбирают, в них живут и умирают». Я долго брежневскому застою, в советские времена, которые были страшным злом, с его «железный занавес», глобальный дефицит, ведущая роль коммунистической партии на каждом шагу. Кажется, Марина Влади удивлялась советские люди: в магазинах пустые, а приходишь в гости, там полный стол. У французов – все ровно наоборот: в магазинах, чего нет, а придешь в дом, тебе подают несчастным диваны.
Пионерское детство. Из личного архива Аркадия Инина.
Сегодня второе зло – ненавистное мне общество потребления, пришедшее на смену дефицита. На смену равенству в нищете это неравенство в богатстве, чудовищное расслоение общества. Такого падения, скорее всего, нигде в мире нет. Кроме того, наши богатеи — это не те, кто изобрели вакцину против полиомиелита, или ваш большой, но дурацкую сеть… Как там?
— Facebook?
— Да! Все понимают, что богатство это — не заработанное, а наворованное. При советской власти, также они воровали, но испуганные жулики жрали яйца под одеялом, закапывали золото в банках в саду. Боятся! Может быть, даже стыдились. Сегодня это выпячивается — это то, что омерзительно. Все эти яхты, виллы и абсолютное презрение к тем, кто не смог своровать. Каждый человек выбирает из двух зол меньшее. Для меня советская власть была безусловной зло, но это меньшее зло, чем общество потребления. Я ее не идеализирую, но, скорее, пусть будет два куска колбасы и сыра, очереди за колготками и холодильниках, но можно было бы производить маленьких детей в сад. Никому в голову не приходило, что с ними что-то происходит. Они носились с утра до ночи с ключами от квартиры на шее. Сегодня страшно думать о том, чтобы отправить ребенка одного на улицу. Масса моих друзей будет выбирать свободу очередям за килькой, а детей пусть сопровождают два охранника. Каждому — свое. Я никому ничего не навязываю.
— Современные дети, не спешите в сад. Им дороже интернет.
— Конечно, растет более поколений. Прежде в школе, он бежит, как сумасшедший, ослепленный руки-ноги боролись на изменения, и теперь все спокойно сидят, уткнувшись в гаджеты. Но я говорю, как вы знаете, о чем-то другом – об опасности и агрессивности общества, которых не было в нашей бывшей страны.
— Как бы вы определили свой уровень на социальной лестнице? Как изменился статус кинематографиста?
— Кто-то добился больших успехов, стал основным продюсером, почти богатый человек. Кто-то оказался в нищете. Я не могу простить распада Советского Союза и последовавшего за ним распада киноотрасли, ухода из жизни потрясающих мастеров ландшафтного искусства, такие как Женя Григорьев, Рудик Тюрин…, что Им был заблокирован киновоздух. А они ничего, кроме ярких сценариев, сделать не могут. Так что выжили такие многостаночники, как я, который может написать не только сценарий для кино, но и пьесы для театра, репризы для эстрады, что-то для телевидения… Мы как-то пережили. Но многие настоящие мастера, не только обнищали, а ушли из жизни. Сколько актеров ушли, потому что они перестали быть актуальными. Отсутствуют физически, спились и погибли, а не просто пошли в таксисты.
Свадебные фотографии. С женой Инной. Фотографии из личного архива.
— А для вас, что сегодня спрос?
— Средний. У меня есть какое-то имя и какой это бизнес. Я не особо маюсь, потому что мне ничего не нужно. Тем не менее 80 лет. Квартира имеет. Дети выросли. Машины у меня нет, и никогда не было. Всю жизнь езжу на общественном транспорте, и чувствует себя прекрасно. У меня нет потребности. Больше зарабатывать или меньше — не имеет значения. Я профессор ВГИКа, и там получать зарплату.
— Три пенса.
— Во-первых, больше. А во-вторых, даже в три процента, плюс три процента, плюс пенсия — вместе набрали… Кроме того, я ведь всегда пишу, хотя и не так много, как раньше. В основном для телевидения. Вышли мои сценарии и пара игр, фильмов, но таких, неприметных. Я не могу адаптироваться к новой системе производства фильма, где роль сценария стал незначительным. В старое время я писал сценарий, отдавал ему на студии или Госкино. Они хотят или не хотят. Теперь нет понятия «сценарий». Как не только спектакли или оперы. Теперь есть только «проект». Я ненавижу это слово! Что бы запустить фильм, я не могу просто представить сценарий, необходим проект с указанием режиссер и продюсер, источников финансирования и т. д. др. В общем, рыночная экономика, в которой я ничего не смыслю. Так кинопроизводством, я почти обязан. А на телевидении, все по-прежнему: выложить свой сценарий, принять его или не принять.
— Вы не приносите туда, сценарий о Галилея. Необходимо отметить, что будут востребованы.
— А кто знает, что сказать? У меня были планы крупных историй. Они сказали мне: «Да ты что? Денег нет. Которые костюм фильмы? Одна комната, два стула, три актера – это то, что нужно». Взгляд на экран – герои, борьба, коловраты, танковые сражения… Понять, что действительно нужно, я не могу. Таким образом, метод тыка предлагаю и больших, и камерные вещи.
«Все нормальные люди рвались в Лондон, Париж, Лиссабон, и это мне было очень интересно»
— Чего хотят ваши слушатели? Как вы их учите и готовится войти в профессию?
— Я учу их теории, так же, как строится рассказ, придумывают диалоги. Пусть основа должна быть. Но жизнь показывает, что все теории рушатся. Каждый новый курс и рассказываю историю о своей студентке Ларисе Беловой. Она написала сценарий. Мы говорили, в нашей мастерской, изругали. А я, суровый и безжалостный, сказал ей: «Место твоему сценарий в мусорную корзину», где его и послал. Но маленькие, тощие Лариса оказалась железной женщиной, и смела сценарий в знаменитую кинокомпанию, где ей выплатили 25 тысяч долларов. Затем он вышел двухсерийный фильм. Я считаю, что это один и тот же мура, как и оригинал. Но это мое мнение, которое не совпадает с тем, что думают не менее уважаемые люди. Поэтому я говорю своим ученикам: «Вы меня слушайте внимательно, но берите только то, что вам лежит по душе. А на все остальное наплюйте». Так у меня есть метод обучения. Вероятно, не очень объяснения.
— Когда я принимал экзамены во ВГИКе на заключительном курсе режиссерского факультета, а затем удивил презрению, как некоторые студенты к педагогам старшего поколения. А что их в шкафу откопали.
— Может, и мне так относятся, но снаружи — полный пиетет и доброта. Вполне возможно, что ребята где-то в общаге пьют и смеются: «Ну и дурак, этот Инин». Откуда мне знать. Но меня убивает другое – они не читают книги, не ходят в театр, дремучие и совершенно безграмотные люди. Был студентом-отличный, который писал «пирон» вместо «перрон». И нагло заявил: «сценарий мой нравится? Нравится! А грамматические ошибки исправить редактор».
— Когда вы были начинающим сценаристом, то уходили работать в Таджикистан. Не было возможности применить свои силы в Москве?
— Конечно, новак не было такой возможности. Вы можете сидеть в Москве, писать, писать и безуспешно пытаться куда-то прорваться. Но, те, кто хотели работать быстрее, побывали там, где могли бы быть востребованы. Это сейчас в стране рыночная экономика. А писатели, литераторы, композиторы, художники и в советской системе, жили по законам рынка: написал — продал – поел. А не продал – не поел. Если вы, конечно, не служишь где-то за зарплату. Мы знали, что в Таджикистане нет сценаристов, есть только местные писатели и акыны. Между прочим, очень мудрые люди, но – не писатели. И здесь мы написали для них в Средней Азии. Тогда эти фильмы шли на всесоюзные фестивали, где вас могут приметить и пригласить на Свердловскую киностудию, а затем на «Ленфильм» или «Мосфильм». А в целом, в Душанбе, Ташкенте или Ашхабаде было прекрасно : Зеленый базар, плов, дыни, розовый виноград…
— Вы много путешествовали по миру? Имели возможность увидеть мир, как не было у простого советского человека?
— Во-первых, я объездил почти всю страну. Съемки были в разных концах города. В каждом из профсоюзов республики раз в год состоялся кинофестиваль. Были Недели советский фильм где-то на Дальнем Востоке, Казахстане, Архангельская… А вообще, путешествия – главная моя любовь. В советские времена, можно ездить за границу раз в два года в организованном порядке и после прохождения комиссии райкома. Я член союза кинематографистов, Союза писателей и журналистов, то я пристраивался в свои туристические поездки. Все нормальные люди стремятся в Лондон, Париж, Лиссабон, и я, как и сейчас, это было очень интересно. Да, Париж красивый город, но там — те же европейские люди, только больше колбасы и шмоток. И я рвался туда, где никто не хотел – в Монголию, Вьетнам, Непал. Мои коллеги морщились при упоминании Индии: там люди и коровы лежат на улицах, всюду была грязь. А мне в сто раз интереснее смотреть на Калькутту, чем на чинную толпы Елисейских полей. Я тогда, конечно, пошел я в Париже, и в Лондоне, но это для меня гораздо яснее. А, скажем, в Непал – это что-то фантастическое. Вы можете подняться на всемирно известную гору и встретить рассвет. Совсем другой мир. До сих пор нет для меня счастья, чем путешествовать. Я ездил в страны, где мало кто рвался. Если вы приедете ко мне в гости, вы увидите карту, где отмечены мои маршруты Аляски, Шпицбергена до Огненной земли, от Новой Зеландии до мыса Доброй Надежды в южной африке.
Аркадий Инин с пьером Ришаром. Фотографии из личного архива.
— Раньше Вы ездили на съемки. Теперь сценаристов там не ждут.
— Писатели делятся на две категории. Некоторые считают: написал сценарий, дал и все, режиссер и далее все изгадит, лучше взять на новую работу. Другие исходят из того, что что-то может спасти, стоя вместе творчески работать. Я всегда был другом и друг с режиссерами, ехал на съемки, где мы что-то меняли, говорили. Я не ревизор, мы на равных разговор с директором: «Давай еще думать об этом». Группе объявляют выходной, а мы работаем. Сегодня сказать «Давай подумаем» — нож в сердце продюсера. Ремень не может остановить! Идут на него обувь, а вы говорите, что ремень не нравится, давай тормознем. Это невозможно. Сегодня, таким образом, писатель не то, что не хотите, не надо, он очень неприятный гость. Я в первый раз еще пытался присутствовать на площадке, как и волнующийся за общее дело человек, но я обманул, как раз где идут съемки. Сегодня писатель – быстро расходуются и забытых вещей. Только когда все разваливается, и нужно что-то вставить, то о нас в памяти.
— Кто из режиссеров больше всего дал в человеческом и творческом плане?
— У меня все были замечательные. Из режиссеров старшего поколения, мы хорошо работали с Юрием Егоровым, Самсоном Самсоновым. Я только начал и много от них узнал. С Леонидом Гайдаем встретился уже более опытный человек, но много из него почерпнул, хотя узнать, как создать такой юмор, а это был он, это невозможно. С этим нужно родиться. Хорошо, мы работали с Володей Бортко. Я, как и всегда, написал более комедийную историю. А он носит в ней драматизма, довольно далеко ушел от сценария. Он сделал лучше, чем то, что я написал, и это был очень хороший фильм «Единожды солгав». Всегда признаю такие вещи.
— Вы родились в Харькове, жили там часть своей жизни. География влияет на человека?
— Я не философский, сложный человек, но я думаю, что все имеет значение. В Харькове я прожил 30 лет, родился в браке, окончил институт. Там я родился старший сын. А теперь меня, внесенного в список угрожающих независимости Украины, в стране не разрешено, что является очень болезненным. Моя мама умерла в Харьков, и вдруг оказалась в чужой стране. Если есть жуткий Ад, то развалившие Советский Союз будет там гореть для смертельной трагедии, в которую ввергли миллионы людей, оказавшихся разделенными со своими близкими.
– Юбилей отметите с семьей или позвонить много людей?
— На этот раз встретиться с его нетрадиционным. Пойти на майские праздники в круиз по Эльбе. Так что 3. в мае буду в Германии. Почему мы поздравительный дурдом? Лучше на реке, в тишине сидеть. Но юбилейный вечер в Доме кино был тогда. Один раз в пять лет я его бросить и повторяю текст на пригласительном билете: «Вы будете смеяться, но Инину – 70!», «Вы будете смеяться, но Инину – 75!», теперь вот – «Инину – 80!» Формы вечерам тоже традиционный – «Концерт по заявкам юбиляра». То есть, позвонить другу и простить ему исполнить не что-то новое, а старое, полюбившееся мне. Например, когда я просил Гришу Горина читать давно им написанный рассказ «Повязка сползла». Или предлагается Входной Ширвиндта и Мишу Державин играть в древние интермедию о том, как после Нового года не протрезвевшие художники идут на утренний спектакль». Надеюсь, и на этот раз, друзья меня будут старыми, но любимыми номерами.
И еще я традиционно – так, по крайней мере, один раз в пять лет – сказать слова благодарности и подарю цветы жене Инне, которая мучается со мной, вот уже 58 лет счастливой семейной жизни.
Аркадий Инин с сыновьями. Фотографии из личного архива.