Суббота. Бостон. Бруно массового числе и Елена САВЧЕНКО. Фото: REUTERS
Собеседником специального корреспондента «СЭ» в Бостоне стала Алена Савченко, которая завоевала бронзовую медаль чемпионата мира в Бостоне в паре с Бруно Массово.
Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ
из Бостона
Интервью с пятикратной чемпионкой мира я банально проспала. Глядя на циферблат часов с ужасом понимала, что в эту самую минуту фигуристка садится в автобус, в котором мы и планировали поговорить по пути на каток. Но парой минут позже на мой смс с извинениями от Савченко пришел ответ: «Ничего страшного. Мы с Бруно катаемся во втором отделении. Так что времени на общение будет достаточно».
Сразу после импровизированного парада, который открывает показательный гала-концерт фигуристка появилась в микст-зоне.
— О причинах, которые побудили продолжить карьеру с новым партнером, вас уже неоднократно спрашивали. Ваши представления о будущем в начале этой работы хоть немного совпали с тем, как все складывается сейчас?
— Да, совпали абсолютно. Не могу сказать, что нам с Бруно было как-то трудно начинать совместную работу. Гораздо сложнее было ждать пока тянулась вся история с оформлениями бумаг, получениями соответствующих разрешений. Что касается тренировок, у них для меня ничего тяжелого нет и никогда не было. Хотя, наверное, правильнее сказать, что мне просто никогда и ничего не давалось легко. И я привыкла не делать из трудностей трагедию.
— А если бы встать в пару с Бруно у вас не получилось?
— О таком варианте я вообще не думала. Настраивала себя на то, что все будет нормально. Да и почему должно было случиться иначе? Разницы в том, сколько придется ждать — два года, или один, я не видела вообще. Терять мне было нечего.
— Так уж и нечего?
— Абсолютно. Мне хотелось продолжать кататься, хотелось понять, на что я способна. Могу сказать, что в этом отношении я чувствую в себе сейчас гораздо больше внутреннего риска, чем это было в последние три года моих выступлений с Робином (Шелковы. — Прим. Е. В.). У нас с Бруно есть стимул, мотивация, наслаждение от совместного катания и от тренировок в том числе. Если сравнивать с прошлыми временами, фигурное катание занимает совсем другое место в моей жизни.
— Какое же?
— Более значительное. Возможно, это ощущение просто приходит с возрастом. С Робином мы все время за чем-то гнались. Не знаю, зачем делали это. Работали как сумасшедшие, проводили на катках все дни напролет, тренируясь с раннего утра до позднего вечера, а в итоге так и не добились чего хотели. Возможно, от нас просто ждали слишком многого, и это привело к тому, что мы и сами начали ожидать от себя того, чего не могли показать.
— Означает ли все сказанное, что золотую олимпийскую медаль больше не является для вас самоцелью?
— Мое катание сейчас — это не гонка за медалью. А такое, я бы сказала, изысканное наслаждение, когда к очень вкусно десерта добавили еще и шоколадный соус. А что касается результата, пусть будет так, как будет.
***
— Бруно Массовых был вашим единственным вариантом продолжения карьеры?
— Не, вариантов изначально было два. Еще был Александр Энберт. Дело в том, что я такой человек, которому сначала нужно мысленно представить себя в какой-то ситуации и уже потом принимать решение. Если мне не кажется, что решение окажется верным, или возникают какие-либо сомнения в том, что я справлюсь с поставленной задачей, решения я просто не принимаю.
— Но сам-то Энберт был в курсе, что вы имели намерение встать с ним в пару?
— Да, разумеется, он знал об этом. И даже дал согласие, просто это случилось немного поздно: к тому времени я уже приняла решение в пользу массового числа. Если бы Александр ответил раньше, я бы, наверное, все-таки попробовала покататься и с ним тоже. Не судьба была значит. Да и вообще все, что ни делается — к лучшему.
— Чем вас подкупил Бруно?
— Я смотрела на видео, как он катается, и «видела» его со мной в паре. Представляла, что мы могли бы сделать вместе. Когда Бруно начал меня бросать на льду, это был такой восторг… До сих пор чувствую этот внутренний восторг при выбросах. Бывает даже кричу в воздухе, до такой степени захватывает дух. Хотя не могу сказать, что уже привыкла к новой манере исполнения этого элемента. Труднее всего оказалось привыкнуть к тому, что в воздухе мне не нужно ничего делать — только вовремя открываться. А ведь всю свою предыдущую жизнь я все делала сама и все элементы вытаскивала сама.
— Со стороны складывается ощущение, что партнер бросает вас далеко не в полную силу.
— Конечно, не в полную. В полную мы пробовали на тренировках. Было плохо.
— Очень страшно, или сильно падали?
— Нет, ни то, и ни другое. Просто если выброс получается слишком высоким, теряется ощущение правильных действий в воздухе. Образуется столько времени, что как раз крутить не три, а пять оборотов.
— Есть хорошая промежуточная цифра — четыре.
— Четверной выброс мы, конечно, тренируем. Будем на следующий год вставлять в программу.
***
— Я слышала, что изначально вы с Массово собирались поехать в Канаду и тренироваться в Ришара Готье. Это правда?
— Да, думали о таком варианте. Один из наших тренеров — Жан-Франсуа Баллештер в свое время работал с Готье, но предложил такой вариант по-моему все-таки не он. Просто кто-то задал мне вопрос: можем ли мы представить себя в группе Готье. Я ответила, что да.
— Почему же не поехали? Это как-то связано с тем, что вашему партнеру для получения немецкого гражданства, нельзя надолго покидать Германию?
— Нет, дело не в этом. Мы оба подумали и пришли к выводу, что в Германии есть свои специалисты, с которыми нам вполне комфортно работать.
— А вообще вы спокойно отнеслись бы к ситуации, что Готье, кроме работы с вами, готовил бы ваших основных соперников — Меган Дюамэль и Эрика Редфорда?
— Не знаю. Американцы и канадцы вообще относятся к подобным ситуациям вполне нормально. Но дело еще и в том, что Меган замужем за одним из тренеров группы. Понятно же, что тренерского внимания ей во всех отношениях доставалось бы больше, чем кому-либо другому. Но сейчас все это действительно не имеет значения. Мы с Бруно сделали свой выбор и очень довольны, что он оказался именно таким.
— Вас, кстати, не задело, что немецкая федерация фигурного катания согласилась заплатить отступные за вашего партнера французам, но обязала вас с Бруно эти деньги вернуть?
— Это не совсем так, как об этом пишут. Мы должны вернуть не всю сумму полностью, а только десятую часть. Дело в том, что немецкая система работает по четким принципам. В прошлом году в немецком парном катании не было сильных пар и, соответственно, никаких серьезных денег на этот вид наше спортивное министерство не закладывала в принципе. Если деньги выделяются, за каждую сумму, как бы маленькой она ни была, нужно отчитываться чеками. Просто взять деньги и никак не отчитаться за них в Германии невозможно в принципе. Такого просто не может быть никогда. Например, когда мы катались с Робином Шелковы и нам выделяли деньги на подготовку, мы могли тратить их только на себя, но не на Инга (Штойера. — Прим. Е. В.). Федерация была принципиально против того, чтобы финансировать его работу, и часть денег просто уходила обратно.
— Когда вы объявили о продолжении карьеры, казалось логичным, что тренироваться с новым партнером вы продолжите в прежнего тренера.
— Мы сначала так и планировали.
— Почему же не получилось?
— Во-первых, не сошлись характерами. Довольно быстро выяснилось, что мы с Бруно и Инга очень плохо совместимы. Слишком все трое импульсивные.
— В прежней паре, получается, отношения амортизировать Робин?
— В каком-то смысле так. Плюс я сама очень старалась проявлять терпение до многих вещей. А, во-вторых, Инга за свою работу потребовал такую сумму, что у меня, честно говоря, пропал дар речи. Это было очень обидно на самом деле. После того, как мы вместе пережили столько самых разных ситуаций, я была совсем не готова к такой постановке вопроса. Понятно, что без денег сейчас никто не работает, но мне казалось, что какие-то моральные границы все-таки должны существовать. Тем более что во время нашей совместной работы мы с Робином делали все возможное, чтобы тренер ни в каких финансовых вопросах не чувствовал себя ущемленным. Хотя сами в связи с этим получали гораздо меньше, чем могли бы.
От серьезного психологического срыва меня тогда просто спас Бруно, который как-то пришел и застал наш разговор с Инго. Он мне сказал тогда: «Неужели ты не видишь, что этого человека вообще не интересует наш результат? И на таких условиях ты готова продолжать с ним работать?»
Эти слова как-то сразу расставили в моей голове все по местам. Я поняла, что нам с Инга просто больше нечего делать вместе. Но разочарованием та история стала для меня очень большим.
***
— Олимпийский чемпион Олег Васильев не так давно рассказывал мне, как однажды попробовал кататься на тренировке с Ириной Родниной. И был потрясен тем, что абсолютно все парные элементы вплоть до поддержек Ирина делала фактически без его помощи. Вы с Бруно, как мне кажется, сейчас находитесь в подобной ситуации, в которой вы и партнерша, и партнер, и тренер, и воспитатель.
— Ну, в чем-то наверное так и есть.
— Бруно не обижаться?
— Нет. Он много мне подсказывает, чему-то учиться, почему-то, наоборот, я учусь у него — нормальная партнерская работа в которой нам обоим интересно. Тем более что у нас одна цель.
— После окончания соревнований в Бостоне Сюй Венцзин и Хань Цун, опередившие вас в произвольной программе, довольно долго рассуждали в микст-зоне о том, куда движется парное катание, какие элементы нужно осваивать, чтобы быть конкурентоспособным через два года на Олимпийских играх. Вы со своими тренерами просчитывает подобные вещи?
— Наши тренеры, безусловно, все это считают. А мы с Бруно — только исполнители. Если в нас есть потенциал для выполнения более сложных элементов и есть желание их осваивать, мы будем это делать без оглядки на то, делает эти элементы кто-то еще, или нет. Считаю, что нужно просто реально смотреть на вещи, Я могла сколько угодно, катаясь с Робином, мечтает о том, чтобы сделать четверной подкрут, но это было невозможно физически. Сколько бы Робин ни качался, сколько бы мы ни тренировались, он никогда не сделал бы этот подкрут при всем желании. А сейчас я не вижу в этом ничего нереального. Если я захочу сделать выброс тройной аксель, я сделаю его. Тем более что аксель я хотела научиться прыгать еще когда каталась в одиночницах. И делала его — в зале. Поэтому и считаю, что не нужно смотреть на других, а постоянно думать, на что способен сам.
— Границу своих физических возможностей вы хоть в чем-нибудь чувствуете?
— А никакой границы нет. Все же зависит от того, как психологически настроен ты сам. Посмотрите на Юдзуру Ханю: он делает на льду все, что хочет. Его не смущают даже поражения, поскольку он знает, что может как проиграть, так и выдать рекордный результат.
— Многие тем не менее считают, что вас продолжают интересовать в спорте только победы.
— Совершенно ошибочное мнение. Мне нравится сам процесс борьбы. С собой, с соперниками. Я ловлю от этого кайф. И так было всегда.
— А что было самым ярким моментом для вас здесь, в Бостоне?
— Медаль. Когда ты возвращаешься в спорт с новым партнером и понимаешь, что сумел достичь того, о чем мечтал, это дает такие переживания, которые очень трудно описать словами. Медаль в этом отношении не самоцель. Просто она как бы является олицетворением того, что ты шел в правильном направлении.
— А если бы при таком же по качеству прокате медали не случилось?
— Я бы не волновалась по этому поводу. Не считаю, кстати, что наше выступление можно считать пределом мечтаний — в этом отношении я всегда была перфекционисткой. Была расстроена, например, тем, что не сделала сальхов. То есть технической стороной проката я скорее была расстроена, но факт медали сильно это расстройство возместил. Мне было проще, кстати. От Бруно болельщики ждут гораздо большего, чем от меня. И вот для него эта медаль значит очень много. Я рада, что он ее получил, рада, что у меня такой партнер. Мужественный, на которого всегда можно положиться. Сейчас нам с ним просто нужно продолжать работать. Если мы будем показывать то, что умеем, медали никуда от нас не денутся.
***
— В Германии, знаю, готовится к выходу ваша автобиографическая книга. Насколько вы в ней искренние?
— На тысячу процентов.
— Это был интересный опыт, — честно рассказать миру о своей жизни?
— Для меня вообще не является проблемой говорить открыто. Поэтому у меня всегда столько проблем. Правда ведь очень много кому режет глаза. Иногда ее просто бывает больно слушать, но я тем не менее всегда говорю все как есть. Независимо от того, нравится это окружающим, или нет.
— Не боитесь, что ваше столь долгое увлечение фигурным катанием может закончиться тем, что что-то важное пройдет мимо?
— А что может быть лучше?
— Собственная семья, дети.
— У меня все это будет. Просто не сразу. Я в этом плане поздний ребенок — все получаю позже, чем другие, но не комплексует по этому поводу. Когда была маленькой, никогда не играла в девичьи игрушки, только в машинки, потому что у меня были три брата. В три года захотела коньки и сколько себя помню, ни разу не испытывала ощущения, что потеряла в жизни что-то важное. Пойти в свободное время развлекаться в клуб или на дискотеку — это вообще не мое.
— Есть на земном шаре место, где вы чувствуете себя абсолютно комфортно и защищенно?
— Мой дом. Хотя дом всегда там, где на данном этапе жизни находится моя кровать. Это самое уютное и любимое место.
— Выдающиеся спортсмены в обычной жизни часто бывают довольно одинокими людьми.
— Меня это не тяготит. Я люблю одиночество. В детстве меня сильно раздражало, что дома нет ни одного уголка, где можно уединиться, подумать. Я вообще люблю рассуждать, что-то придумывать. Если такой возможности по каким-либо причинам нет, начинаю даже чувствовать дискомфорт. А общения с миром мне вполне хватает на льду во время выступлений. Хотя живу я не одна — мы с моим близким другом снимаем в Оберстдорфе жилье. Городок у нас маленький, все очень близко и удобно.
— Каковы ваши ближайшие планы?
— Немного отдохнем в Майами и снова вернемся в Оберстдорф — ставить программы. Мнения по этому поводу уже есть, постановщики тоже.
— А деньги?
— Это вообще не проблема. На нас с Бруно федерация с некоторых пор не экономит.
Спорт-Экспресс