Пeтр Пaвлeнский нa грaффити в сaнкт. Пeтeрбургe. Фoтo: instagram.comstrtartmuseum.
Нe дeлaйтe из музeя культa!
Музeй нe тoлькo xрaм высшиx чeлoвeчeскиx прoявлeний, гдe взять зa ручку вoдить шкoльникoв. Нaсилия, тщeслaвия, нaлoжeнныx нa шaблoннoй oриeнтaции в искусствe, тaм ничуть нe мeньшe. Бaнaльнoй кoммeрции тoжe. Нeт ничeгo стрaннoгo и страшного в том, что музей может прекратить наблюдать за место для подвешивания шедевры, на которые необходимо рассматривать, и сам термин, возможно, выйдет из обихода, когда появится больше соответствует духу времени аналоговый.
Музей в свои консервативные ценности появились не так давно. С середины XVIII века в Британский музей (как создателя жанра) свозили все, что награбили в колониях. Новый импульс и новую музейную моде, кроме того, много вельможных коллекций спросил археологические раскопки на Ближнем Востоке в XIX веке (в частности, в Египте — на этом построен, например, сбор Старого берлинского музея). Я не хотел бы сводить суть старых музеев до легализации наворованного. Но нелицеприятных деталей с происхождением артефактов было много.
Да, и сейчас мало кто из смертных знать, что принято в музейной практике является рост эстимейта (оценочная стоимость) работ, выставляемого музей из частной коллекции. Скажем, есть магнаты старая фотография, он хочет, чтобы продать его более высокую цену на аукционе. Но даже при наличии экспертиз, есть легкие сомнения, — написал ли, и я Большой Мастер или, скажем, его ученик. Разница в цене, сами знаете, на счете. И эта картина (официально, опираясь на основе одного из экзаменов) проходит через чистилище (то есть. в рамках выставки в статусном музее), что легализует ее высокий провенанс, и автоматически добавляет, что ей несколько сотен, а то и миллионов в цене.
То же самое касается и современных художников: одно упоминание, что они твои шаги прошли через выставку, скажем, в парижском Центре Помпиду или в наших музейных флагманах, повышает ценность не только эти вещи, но и художников в целом. Это создает основу для возможных, скажем мягко, механизмы.
Исходя из истории и объективной реальности, мы определили семь новых тенденций в развитии музея, которые так или иначе коснутся всех — и музейных храмов, галерей и центров современного искусства (скрытых мотивов, которые избегают заявил, музеи).
Наш прогноз: семь факторов, музей эволюции
1. НЕ СМОТРЕТЬ ФОТОГРАФИИ, А БЫТЬ СРЕДИ НИХ.
Начнем с психологии зрителя. Мы провели мини-опрос на выходе из крупных музеев: многие чувствуют усталость от общения с прекрасным. И дело не в отсутствие диванчиков. Общественность не знает, как правильно распределять психомоторную нагрузку, долго движется по длинным анфиладам с наиболее «усталостной» со скоростью 2 км/ч в Результате этого становятся, с одной стороны, избыток визуальной информации, с другой — непокидающее чувство, что до вас это уже видели миллионы людей, тысячи сделали селфи на фоне картины, и вы здесь уже не в соавторстве, оставили наедине с художником, но только турист с присущей туристическом нормой — видеть не суть явления, а только поверхностная красивость.
Только я думаю — любое произведение искусства, в теории, должно помочь, по крайней мере, немного изменить человека. Пусть, по крайней мере, временно, но использовать его как смартфон, при обновлении операционной системы. С музеями, это происходит все реже: люди отсматривают Джотто или современных авторов, а результат один — рассказать друзьям и успокоить словами: «и я видел это.» Туризм. Более того, даже не умный. Отсюда и усталость — на тебя кучу наваливается то, что твое тело изнутри не удается переварить, не читает, отторгает.
Что есть? Зритель, приходящий, например, в роскошный (в смысле архитектуры), музей абстракциониста Эмиля Шумахера в немецком Хагене, честно говоря, не знаю, что делать, переходя с этажа на этаж, и с учетом того же типа (на первый взгляд человека неискушенного) ткани. Ждать сегодня от большинства какой-то глубокой готовности трудно. Проблема не в готовности, а в возможности реального диалога.
Появилась масса людей, забегающих в музей по настроению, без нарочной целью. «На душе теперь как-то скучно, похожу-ка я в галерею, поразмышляю». То есть, человек (даже очень умный) сознательно не хочет это делать сама, ни на любой культурным бэкграундом, но хочет общаться на флюидах, без навязанных время великих имен и великих творений.
В настоящее время широко распространена концепция: зритель, ты ничего, скажи спасибо, что тебе вообще позволили посмотреть на VIP-персоной в лице Рафаэля. «Мона Лиза» в Лувре за пуленепробиваемым стеклом, — это апофеоз музейного шоубиза, феномен, Майкл Джексон народу. Но уже многие из музейного туризма коробит, люди хотят сменить обстановку. Ты не на картинку, а картинку для тебя.
Что будет? Я, возможно, принцип «стоять и в упор смотреть на картину» он будет выглядеть. Кто сказал, что абстракция должна это учитывать? Вы не думаете радиоволн. Не из-за своей внешности, а фотографии остались в истории. Они стали новая модель поиска смысла в искусстве. Может быть, гораздо уместнее в хаотичном порядке положить среди висели стулья, лежанки… Пусть люди находят себя в обществе эти тряпки, работает, кто, что — читая, когда смартфон, думая, рисование, встреча с родственником, и я вижу, изображения краем глаза, чувствует их.
фото: Ксения Коробейникова
Плакат с покемонами на двери и в галерее Бельведер.
Зритель должен быть закреплен в различных точках зала, а своего рода живой облик. Просторная площадь, музей современного это позволяют. Пусть живет здесь, часть жизни, пусть общается косвенно. Не удивительно, если жив человек становится центром восприятия. Разово, в качестве эксперимента, это уже что-то, где он работает. Например, в Вене на дверях галереи Бельведер висят зазывающие молодежь плакаты с изображением покемона Пикачу и предложение культурно провести время с ним, на территории дворца Габсбургов, то есть. интегрировать в среду. И это только начало.
2. РУКОВОДСТВО ПРЕВРАТИТСЯ В DATA СТАЛКЕРА.
Традиционные проблемы мировой музейной практике — качество экскурсоводов. Хороший гид — это тот же актер, который неимоверным выглядит, а главное, тонко чувствующий аудиторию — как и в каких дозах интриги. Что мы подметили в последние несколько месяцев, наблюдая за работой руководства: людям больше не нужно «скороговорка», когда руководство шпарит один и тот же заученный текст, а, вероятно, интересно, его немного глубже в тему или немного в сторону, впадает в ступор. Аудитория стремится к достижению, что он видел, что ей нужно оправдать все эти старые артефакты в глазах современного человека. Принцип «редко говорит само за себя» перестал работать.
Что есть? Различные музеи всяк по-своему заигрываются с аудиогидами. Ты можешь скачать это приложение, и на выставке вас сопроводят предварительно записанных голосовых Ксении Собчак и Сергея Шнурова (как в ГМИИ им. Пушкина), Евгения Миронова и Михаила Швыдкого (как в Третьяковской галерее). Или часто в доступе к определенным экспонатам, участвующих тихий голос — это ты, отрывки из писем Ван Гога прочтут, дневники Эжена Делакруа. Но пока эти полумеры абсолютно не вовлекают людей в диалог.
Сталкеры сидят в интернете, говорят о произведениях искусства. Фото Степан Григорян.
Что будет? Люди теряют причинно-следственные связи, пространственную ориентацию. А в двух направлениях — и традиционные искусства, и с новым. Почему значок изначально был безымянным, а потом она появляется автор? Что в данный момент происходит с границами государств и являются ли они вообще? Они смотрели на прихожан этот значок, в упор или с расстояния 10 метров? Какое зрение было у людей в то время, когда полжизни (и очень короткий) жили при свечах и лучинах? Как эпидемия чумы эта икона пережила? Ответьте на эти вопросы — и тогда значок говорит. Сегодня иконописные залы, как правило, (если только, нет больше хитов), пробегаются общественности быстрее, — материал не читает.
С актуальным искусством примерно та же проблема, что и с современной наукой. Наука ушла так далеко вперед, что ей очень трудно популяризировать, стать ближе к людям. Возникает пропасть, даже когда образованный человек не в состоянии понять то, что происходит сейчас на переднем крае, куда идет мир. Но, из этого складывается то, что мы называем видением.
То же самое и с новыми художниками. Каждый из них имеет свою логику развития, от конкретной установки его не видеть. Люди просто привыкли к тому, что, если они приходят на биеннале современного искусства и увидеть кучу нового арта, а затем и голову не включают, а просто тащиться от высоких дизайнерских решений — здесь красное пятно, а вот зеленый…
Отсюда и наш прогноз — со временем появится смарт стебли (платно/бесплатно, от музея или сами по себе). Идешь по музею, у вас есть перед глазами конкретный участок, ты заходишь на смартфоне в группу сталкеры, сидя в интернете, и они биологи, историки, художники, военные, химики, краеведы, кто-нибудь, этакие фанатеющие толмачи- — сразу комментировать для вас со всех точек зрения, все эти предметы. Это примерно принцип Википедии, только в узком, музейном вен. А что, если без помощника, человек уже не в состоянии ничего рассмотреть? Выиграл до сих пор приходится объяснять, что «Черный квадрат» — это не шутка, а Петр Павленский — не идиот.
3. ЕГО МУЗЕЙ В ВИРТУАЛ.
Виртуал — модным словом, но на самом деле виртуальный компонент у музея сегодня почти что и нет.
Да, каждый музей имеет свой сайт, там выкладывают фотографии в цвете, которые (если речь идет о репродукциях) и так, без каких-либо сайты, вы можете смотреть в любом месте, просто нажмите кнопку в поисковой системе. Так что сайт музея теперь это только их e-представительства, реклама, не более того. Но если в то время художники будут создавать только виртуальные артефакты, а тем более, если эти произведения на рынке будет иметь энную стоимость, то виртуальность музея будет вполне резонно и наполнен смыслом.
Что есть? Недавно в ГМИИ им. Пушкина предоставляет наш Ресайклы (арт-группа Recycle, созданная краснодарскими художниками Андреем Блохиным и Георгием Кузнецовым). В исторической обстановке главного здания, среди всяческой древности, вдруг натыкаешься на пластиковые экспонат, затем подносишь к нему смартфон с заранее скачанным приложением, и в телефоне у тебя появляются 3D-контуры людей, с которыми вы можете, чтобы сфоткаться… Концептуально? Разумеется. Но пока это на уровне технологических поисков, где-то даже интересный, серьезный семантический субстрат приходит.
Белое тело не существует в реальности: это виртуальная скульптура группы Recycle. Фото: instagram.com.
Что будет? Многие века для художников и скульпторов, действительно созданы объекты, как главный фетиш. Вот поставил себе Христа на горе в Рио было тебе елей на душу, «ах, какой я крутой скульптор». Готовы ли вы скульпторов до того, что говорит: «и я, посреди Красной площади стоит Злобный Таракан и движется»? Не, не в реальной жизни, но при наведении на него смартфона с мыслью сфоткать прекрасный вид, он, безусловно, появится. Та же скульптура. Она есть. И на этом месте. Но она виртуальна. Готовы ли вы психологически, скульпторов, художников на этом рубеже? Конечно. Это вопрос освоения новых технологий, сотрудничества людей различных профессий — художник и программист. И, как результат, рождение новой профессии.
Тогда (за дополнительную плату), вход в виртуальный музей, где (кратко) смогут увидеть выставку несуществующих в реальности работ, будет освобожден. Цена обзор будет, если будут опубликованы, что эти работы будет гореть, сотрутся, и никогда больше подвергаться не будет.
Есть одно «но»: на уровне одноразовых хохмы может снимать все, что угодно, но это станет тенденцией, когда а) скульпторы не копировать в обычный виртуальные трехмерные скульптуры, и найдет свой особый язык, оправдана для рождения нового жанра, b), что эти предметы были заперты на рынке, обретут цену.
4. ХУДОЖНИКИ, ТАКИЕ КАК АКТЕРЫ, ОСЕДАЮТ В МУЗЕЯХ.
Если раньше всякий, кто хотел бы с палитрой из холста, априори, под названием-художник, всякий, кто положил клавир на пюпитр, под названием композитор, в настоящее время… каждого творца должны составить занятие для себя. Одна из причин — потеря преемственности. Если когда-то вы, как ученик, студент, в двадцать рукопожатиях мог добраться до Рубенса или Бетховена, то нынешние создатели, только ищет имя своего дела, учащиеся не могут оставить по определению.
Известная действий Марины Абрамович со змеей. Фото с сайта Абрамович.
Можно по-разному относиться к действиям того же Павленского, но с высоты птичьего полета, это все та же попытка найти себя как творческую единицу в новой системе координат. Художники печенкой чувствуют вторичность, но не хотят с этим мириться. И на поиск обычай сегодня был осужден за любой дерзкий ум. Словами мудрого Ирины Антоновой, «[поиск нового языка художники] это слишком творческой деятельности, но не из области художественного мира; разделение [между старым и новым] произойдет, и новое искусство будет найти и определить себя и свой путь». Так что, если художник уже не художник, и картина в раме все меньший процент всей «продукции», то отношения между музеем и его аудиторией выстраиваются по новым правилам.
Что есть? Живой музей производительности, как жанр, существует уже более полувека. Широко распиарены проекты Марина Абрамович — одна и та же «невесомость», когда она со своим партнером, стоя голый, в узких дверях, и каждый мог через них протиснуться. Только что Новая Третьяковка с Музеем архитектуры и фондом V-A-C показал, «ситуации» Тино Сегала. Когда, например, руководитель в зале, может вдруг запеть нежным голоском: «Это пропаганда!» картины Дейнеки. Были реальные примеры, музейного проживания художников у всех на виду в стеклянной капсуле. Но все это, в любом случае, выстреливало в виде разовых акций.
Проблема в чем? Мы все больше и больше завязли в вторичном сознания. Куда ни плюнь — везде наследие, шедевры, бахи, что моцарты. Но художник по своей природе заточен на поиск. Да, и не только, что он художник. Третий мир, как раз ближе не политика, как и везде чувство устаревшие мира с Моцартом и да Винчи. К сожалению, в этом много иронии, что главный злодей XX века был художником, начавшим свои художества с рекламных плакатов, а закончившим в концлагерях и газовых камерах.
Что будет? Нам кажется, что одним из основных диалога о новых ценностных ориентирах будет диалог о жизни художников. Теперь, за редким исключением, художник остается в той же зоне комфорта, что и все остальные. Часто этот комфорт слишком приумножает, что не пойдет ни в какие ворота. Но неожиданно в медийном поле бомбы взрываются альтернативные способы существования — ли затворничество и бессребреничество математика Григория Перельмана или бытование из тюрьмы в тюрьму Павленского. Людям не всегда (мягко говоря), чтобы понять их профессиональные дела, но отказ от существующих стандартов в образе жизни вызывают подспудное уважение.
Я думаю, это будет отражаться и на музейной практике. Художник будет жить в музее для всех, чтобы видеть, в некоторых новых контекстах и новых условиях, как своего рода примером (или антипримером, не имеет значения) для других. Кстати, это связано и с потерей в обществе духовной власти — имя, по крайней мере, один общественный институт (преподаватели, актеры, ученые, священники), который дал бы на регулярной основе примеры подвижничества?
Сегодня людям не так уж много требуется, новый продукт от художника, как альтернативный взгляд на человеческую природу в целом, а в созидательном (или созерцательном) вен. Разрушительную альтернативу нам и так поставляют террористы, взрывая себя, за идею, то там, то там. А новая модель человека работает или ясновидящий немного больше, чем другие, еще только предстоит найти.
5. ЗНАЧЕНИЕ ИЗОБРАЖЕНИЙ ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ГЛАВНОЙ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬЮ.
В XX веке круто пошел в гору аукционный бизнес. Большие мастера, полотна, которые еще до Первой мировой, может стоить относительно недорогой, оказались на рынке и подскочили в цене. В мире, где другие устои рушатся, художественное произведение стало рассматриваться как несгораемый, недевальвируемый образцом для подражания, беспроигрышное вложение денег. Это не могло не повлиять на восприятие музея как такового. Он стал чем-то вроде Форт-Нокса, где вы можете за деньги смотреть в те же деньги. Многие из сегодняшних людей, с учетом Рембрандта, прежде всего, думают, что это дорого стоит, и только потом все остальное.
Рембрандт «Автопортрет с широко открытыми глазами», 1630. Фото-музей Рембрандта.
КСТАТИ: С ростом цены, большой первый раз появилась проблема их атрибутов. Скажем, до конца 1960-х годов, за авторством того же Рембрандта частных коллекциях и крупных музеях бродило до нескольких тысяч работ. Ученые сократили их количество до 350, в результате чего тяжелые скандал в музейном мире. Это был серьезный удар, и мы до сих пор ни в чем не можем быть уверены на 100%. А все только потому, что нам, как воздух, должны бренд, в данном случае автор, а не его ученики, люди, цепи, последователи, независимо от того, насколько талантливы бы они не были. Тег стал более важным из того, что окрашены.
Что есть? Люди придумали себе такой психоз — «пусть это очень дорого» (должно быть что-то невероятно эксклюзивное). И до тех пор команда будет играть, пока все это не падает из-за появления более модного объекта исключительности. Нужно помнить простую вещь — шедевр не имеет цены. Все эти аукционные сотни миллионов — только предмет соглашения. Это условность, в которую играют люди, и аукционы все больше начинают напоминать финансовые пирамиды. Когда нет критериев, чтобы рост цен не видно вообще — миллионы стоят уже и Ван Гог, и модно, и Херст, и вопросительно полуфейковые «шедевры», уже что ни попадя.
Что будет? Это только так кажется, что Ван Гог незыблем и всегда будет расти в цене. Поменяй в мозгу установку, перенаправь медиа тенденция — все сразу идут к чертям. С появлением феномена криптовалют (расстояние от физические активы и состоявшихся технические), может быть допущено, что является произведением искусства, постепенно теряют статус единой нетленными денежного эталона. Это же вопрос массового сознания: начинает один богатый — фантазируем — собирать редкие естественные и математические алгоритмы, так что за ним сразу потянутся и другие. И это вышибет под музей главный мировоззренческий колосс, на что все и ведутся. Или появятся такие технологии, так что не подделать, но опять, клонировать один в один было редкостью на молекулярном уровне… и будет вам сто на самом деле одинаковые «Подсолнухи», каждый со своей «аурой», в частности, наличие или отсутствие которого эксперты отличают оригинал от подделки. Или, наоборот, клон (по некоторым причинам) будет рассмотрен гораздо более крутой и дорогой, а подлинник…
6. ЗРИТЕЛЬ САМ ДОДЕЛЫВАЕТ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ИСКУССТВА.
Раз художник будет делать что-то в твоих глазах прямо в музее, то и вы, зритель, в какой-то момент ты можешь присоединиться к процессу. Есть же архитектурный феномен церкви Саграда фамилия в Барселоне, когда деньги туристов, вечно строит собор (когда достроят — начнут восстанавливать то, что уже обветшало, и так по кругу).
Что есть? Незаконные, незаконных примеров личного вмешательства в музейный контент много. Тот же Бэнкси незаметно довешивал на существующую выставку свою картину. Наш художник Александр Бренер в 1997-м, переходит в голландский Стеделейкмюсеум, нарисовал зеленой краской из баллончика знак доллара на картине Малевича «Белый крест» и сказал: «Прибил доллара на крест, как Иисуса». После того, как я позвонил, охранник похвастаться «наша общая с Малевичем работой».
Параллельно с резким акций, выросших и интерактивное искусство. Зритель перестает быть пассивным элементом и получает возможность доработать концепцию, добавить средства художественного выражения или давать им дополнительный звук. Как пример — работа без названия (его окрестили «Красавцы мужчины») художник кубинского происхождения Феликса Гонзалеса-Торреса. Это 355 фунтов голубых и белых леденцов в отдельных бумажках, которые были сложены пирамидкой в углу комнаты, для того, чтобы их ели посетители. И это не только развлекаловка. Конфеты символизируют тело любовника художника, без использования тающее от Спида. Это произведение в аукционе статья с пометкой: «Размеры могут изменяться». Предварительно его оценка составляла $300-400 тысяч, в итоге лот был продан в ноябре 2000 года. на «Сотбис» за $456 тысяч в Настоящее время объект находится в постоянной экспозиции Музея современного искусства Аструп-Фернли в Осло.
Что будет? Нам кажется, что со временем зрители все больше будут вовлечены в выставочный процесс, но не на уровне «возьмите кисть и сделайте мазочек на стене или повесить лук на дерево в память умерших от Спида». Для любого нового тенденция должна быть веская причина. Если зритель приходит на экспозицию, очевидно, знают, что без его участия предметы не оживут в принципе, это полностью меняет картину. Формы могут быть, что вы хотите.
Например, «новая исповедальня». Зритель, открывая шторку, оказывается, что в конфессионале (кабинка для исповедования в храме), перед ним — экран, на экране — тот же зритель в салоне, только в другом музее, в другом городе. Они почти не видят друг друга из-за умеренного света. Один другому начинает). Так же, как это может сделать и сам художник, придумавший проект. Или умирает в хосписе. Для зрителей, эта процедура может превратиться в наркотик, без которого не жить (в то же время экономит деньги на психоаналитиках). Представьте себе, что вы будете сказать, какой-то, что девушка, о семейных неурядицах, и эту девушку, а болен только один месяц остался до гробовой доски.
Исповедальня — как, например музейной интерактивности. Фотографии из личного архива.
Вот этот момент интерактивность и связь со всей планетой, когда проект будет проходить в сто музеев одновременно, плюс фактор общения, найти общий ключ, общие ценности, объединить людей в эпоху индивидуализма и эгоизма. Все это будет основой для того, чтобы зритель (который, оказывается, уже и не зритель) стал приходить в музей, как на работу.
7. ПРЕДМЕТЫ СОЗДАЮТ ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ.
Дело не в том, что есть программы, которые для художников нарисуют картину. Глядя на все эти километры, забитые артефактами, на различных биеннале современного искусства, без какого-либо искусственного ума создает впечатление, некоторые запрограммирован художественной жизни. Человек давно уже не полагается на природу, отринув навсегда его смысл.
Он вяжет себя с социумом, и это совершенно иная ипостась его личной гармонии. Бах, Ван Гог или Бодлер недели ноги блуждали по Европе, иногда спал в парках и лесочках, напрягает запах, долго не моясь, видел смерть как обыденность. Ветер внутренней свободы, состояние вечного странничества не могли повлиять на их опусах. Посмотрите, что стоимость того же Ван Гог и Бодлер заплатили случайно уведенному человеческое лицо — это лицо, как источник вдохновения, как акт творения, навсегда становится событием в их жизни. Сегодня художник, не то, что люк, включен в контекст, в дискурс, в словесный поток на Фейсбуке. Его окружают приятные, но это тот же тип людей, которые, вероятно, оскопляют вдохновения, чем проснулся его.
Поэтому говорить об искусственном интеллекте — это не вопрос какой-то модный расположен, это попытка получить новые природы (к сожалению, сегодня трудно умиляться листочкам на березе), новый, обычного для художников масштаба мышления, который, в силу призвания, должны увидеть мир в целом. И новый, пострелигиозной морали тоже. Если у древних греков, как говорят исследователи, ни как понятия, явления совести, теперь такого понимания нет, опять же.
Что есть? Адаптация технологии к художественному процессу. Команда историков искусства из голландских музеев Мауриция и Рембрандта, объединившись с группой инженеров, и в 2016 году представили проект The Next Рембрандта. Их компьютерные системы на основе анализа и сканирования мельчайших деталей, более трехсот картины Рембрандта привлекает новые образы, прекрасно имитируя стиль мастера. Одной из работ, которые сделаны с помощью 13 слоев уф-чернил, в ближайшее время будет показать общественности.
Художник Миша МОСТ с дроном против сделанной им живописные работы. Фотографии из личного архива.
Недавно на «Винзаводе» прошла выставка нашего художника Миши Моста: он первым в мире изобрел восьмимоторный дрон, который, по его эскизам цвет стену спреем, создавая очень реальную живопись. «Человек всегда пытался заглянуть в будущее, — сказал Миша, — с техническим прогрессом это представление стало трудно различать. И сегодня, когда можно реализовать практически любую идею, это уже, кажется, не так романтично, как казалось еще в конце XX века: будущее стало более утилитарным. Мы движемся назад, в то время, когда искусственный интеллект будет все больше и заменить реальный. Возможно, скоро в музеях будут показывать произведения, синтетические, созданные умом».
Что будет? Нас, однако, похоже, что не так много арт-продукты искусственного интеллекта будет где-то выставка, — смысл-то в том, что человек все еще ищет себя, свою новую свободу. Возможно, с помощью искусственного интеллекта, он достигнет новых анонимности в искусстве, к обнулению истории, бренда, релевантность имя. Блестящий вопрос на вопрос следует из android Софии, первого робота, который получил гражданство Саудовской Аравии, в ходе одной из пресс-конференций: когда я спросил его: «Можете ли вы быть уверены, что вы это вы?», она ответила: «Откуда ты знаешь, что ты — человек?» Наверное, это и есть начало новой этики.