фoтo: Дaмир Юсупoв
Прeждe всeгo слeдуeт скaзaть, чтo oпeрa «Идиoт» — сoбытиe нe тoлькo в музыкaльнoй, культурнoй, нo и в oпрeдeлeннoм смыслe истoричeский: рeчь идeт o вoсстaнoвлeнии спрaвeдливoсти и пaмяти тaлaнтливeйшeгo кoмпoзитoрa Мeчислaвa Вaйнбeргa. Нa eгo счeту 7 oпeры, 22 симфoнии (чeтырe кaмeры), 40 вoкaльныx сoчинeнияx, 17 струнныx квaртeтoв, 22 сoнaты — в цeлoм, более 150 работ. А спроси широкой и даже узкой зрителей, как Вайнберг, в лучшем случае будут помнить, что фильмы «Летят журавли», «Последний дюйм», «Укротительница тигров» или мультфильм «Каникулы Бонифация» и «Винни-Пуха», тот самый, где «хорошо живет на свете Винни-Пух…»), музыку к которым Вайнберг написал, — вообще было 60 рис. Но его произведения серьезных больших форм — это, извините, много лет забвения.
И из-за того, что он входил в ближний круг Шостаковича, ученик и друг, который считает себя, и он упал в сталинскую немилость по постановлению за формализм в музыке (Weinberg даже провел в Бутырке 70 дней). И по той причине, что я Вайнберга, будучи человеком ярким и легким характером, мало заботился о выполнении своих работ, и без жалости к себе любимому человеку искренне считал, что, если рождается настоящая опера, она всегда будет найти людей, которые с радостью будут слушать, где она будет необходима. В XXI веке уже две его оперы — «Пассажирка» и «Идиот» — нашел свою аудиторию и верующий. «Пассажирку» в первый раз положили в Екатеринбург (он уже попал на «Золотую маску»), а затем и в Новой опере, а другой (не менее семи) — «Идиот» на прошлой неделе представил Большой театр.
Роман Достоевского поют на Новой сцене. Из 208 минут чистого звука в авторской версии (в четырех действиях, десяти изображений) оставил два действия в десяти картинах. Первые минуты звучания оркестра (тревожное, экспрессивное), первый рисунок (возникает в глубине сцены) обещают что-то особенное. Две высокие черные стены с эффектом зеркального спокойно разъезжаются на сцене, создавая широкий коридор, сужающийся по глубине сцены. И в этой двери сначала идет в купе поезда с двумя скамейками и зеленая лампа на столе. Музыка Вайнберга бежит очень быстро, и в купе с двух героев, оказывается, уже на авансцене, оставляя на заднике небольшой экран времени немого синематографа. А там, на хрупкой пленке, стол и лампа, стакан в подстаканнике задрожит чай. Изображение на пленке будет следить за оперу, ненавязчиво, негрубо. И эмоциональное состояние героев в кульминационные моменты он передает крупным планом, но опять же не напрямую, иллюстративно.
Экранчик этот с невидимым контуром, станет важным дополнительным элементом изысканной сценографии Семена Пастуха, в значительной степени опирается на визуальные эффекты. Кстати, художник отталкивался в своей работе от клавира, где Вайнберга вместе с либреттистом Александра Медведева (известный в свое время музыковедом) ясно указывает на действие оперы было принято на три поля, размещены на главной сцене. События на каждом из них происходят помимо, момент перехода.
И в «Идиоте» все так же, как в фильме: параллельно работают на нескольких планов — Петербург, засыпаемый снегом (не бумажным, а нанесенным на прозрачной ткани, ходьбы вверх-вниз), с его суетливыми жителями, дом генерала Епанчина. Черная стена, как кинохлопушка, резко бьет кадры, а иногда крепления друг с другом, что не ждет в конце «кадра»: Рогожиным с компанией врывается в генеральский дом.
Из всех историй, сплетающихся в адский узел страсти, в опере оставлена дома: князя Мышкина — Рогожина — Настасьи Филипповны. Сцены, как ни странно это, соединяет Лебедев, подлец и пошляк, — он с видом карты джокера, то будет с записочками принца, и Аглае, фортепиано наиграет вальсок, намекающий на пошлую интрижку, или состроит рожу с языком уже на экране.
Да, все это, кажется, только одна линия, сведенная странно любить треугольнику, но объемный мир романов Достоевского на сцене дополняют друг друга и несут сценография Пастыря, наполненный мистикой и изменения света (худ. Дамир Исмагилов), пластика (Игорь Качаев) и красивыми костюмами Галины Соловьевой. Грамотный подход к первоисточнику, когда режиссер слушает в первую очередь музыку, автора, а не себя и свои комплексы, делает настройки оперы (и не только Weinberg) современных и успешных.
Партия князя поет Богдан Волков, тенор, с большим драматическим талантом, что, впрочем, можно сказать и о других участниках спектакля — Петру Мигулеве (Рогожин), Константине Шушанове (Лебедев), Екатерине Морозовой (Настасья Филипповна), Евгении Сегенюк (генеральша Епанчина), Юлии Мазуровой (Аглая) и другие. Режиссер Евгений Арье так, работал с оперными певцами, что время от времени развивается впечатление, что это драматический спектакль, погруженный в музыку Мечислава Вайнберга, сложный, речитативную, трагичную.
По признанию режиссера, для него Мышкин — персонаж, естественно, бессмысленно, слабый… и гениальный. «Он чувствует боль другого человека, как будто у него нет кожи… Есть традиции, связанные с определение «идиот», как метафору. Но, на мой взгляд, это хуже, в очереди, на самом деле вылеченный — как бы вылеченный — человек». Беда случилась с князем — только излечился от нервных болезней в Швейцарии, вернулся на родину и пошел в гущу событий, как страстные, так и грязные. И тут возникает еще одна метафора — страдание и смерть-чистые души, оказавшейся в российскую действительность.
Финал тих и жуток, хотя музыка звучит — Мышкин с Рогожиным (как, граф, мертвые души), сидя на полу, и реплики из первой картинки: «Веришь ли ты, князь…», А за ними, в дверь широкого коридора, сужающегося к заднику сцены, хрупкой фильме — бездыханное лицо роковой красавицы Настасьи Филипповны.